Капитан почувствовал, как солнце припекает его затылок. Он услышал собственный голос:
- Эх, если бы он поговорил со мной, прежде чем стрелять, - мы бы что-нибудь придумали.
- Что придумали? - буркнул Паркхилл. - Что общего у нас с такими, как он?
Равнина, скалы, голубое небо дышало зноем, от которого звенело в ушах.
- Пожалуй, вы правы, - сказал капитан. - Мы никогда не смогли бы поладить. Спендер и я - еще куда ни шло. Но Спендер и вы и вам подобные - нет, никогда. Для него лучше так, как вышло. Дайте-ка глотнуть из фляги.
Предложение схоронить Спендера в пустом саркофаге исходило от капитана. Саркофаг был на древнем марсианском кладбище, которое они обнаружили. И Спендера положили в серебряную гробницу, скрестив ему руки на груди, и туда же положили свечи и вина, изготовленные десять тысяч лет назад. И последним, что они увидели, закрывая саркофаг, было его умиротворенное лицо.
Они постояли в древнем склепе.
- Думаю, вам полезно будет время от времени вспоминать Спендера, - сказал капитан.
Они вышли из склепа и плотно затворили мраморную дверь.
На следующий день Паркхилл затеял стрельбу по мишеням в одном из мертвых городов - он стрелял по хрустальным окнам и сшибал макушки изящных башен. Капитан поймал Паркхилла и выбил ему зубы.
Поселенцы
Земляне прилетали на Марс.
Прилетали, потому что чего-то боялись и ничего не боялись, потому что были счастливы и несчастливы, чувствовали себя паломниками и не чувствовали себя паломниками. У каждого была своя причина. Оставляли опостылевших жен, или опостылевшую работу, или опостылевшие города; прилетали, чтобы найти что-то, или избавиться от чего-то, или добыть что-то, откопать что-то или зарыть что-то, или предать что-то забвению. Прилетали с большими ожиданиями, с маленькими ожиданиями, совсем без ожиданий. Но во множестве городов на четырехцветных плакатах повелительно указывал начальственный палец: ДЛЯ ТЕБЯ ЕСТЬ РАБОТА НА НЕБЕ - ПОБЫВАЙ НА МАРСЕ! И люди собирались в путь; правда, сперва их было немного, какие-нибудь десятки - большинству еще до того, как ракета выстреливала в космос, становилось худо. Болезнь называлась Одиночество. Потому что стоило только представить себе, как твой родной город уменьшается там, внизу - сначала он с кулак размером, затем - с лимон, с булавочную головку, наконец, вовсе пропал в пламенной реактивной струе - и у тебя такое чувство, словно ты никогда не рождался на свет, и города никакого нет, и ты нигде, лишь космос кругом, ничего знакомого, только чужие люди. А когда твой штат - Иллинойс или Айова, Миссури или Монтана - тонул в пелене облаков, да что там, все Соединенные Штаты сжимались в мглистый островок, вся планета Земля превращалась в грязновато-серый мячик, летящий куда-то прочь, - тогда уж ты оказывался совсем один, одинокий скиталец в просторах космоса, и невозможно представить себе, что тебя ждет.