Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша лет восемнадцати. Одет он был довольно скромно, но со вкусом. Взгляд его карих глаз выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа, пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.
Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.
— Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? — почтительно осведомился старый слуга, который тотчас возник перед ними.
Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги подхватили за поводья конюхи.
— Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, — произнес рыцарь в ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. — Плюнь на плащ и получше присмотрись ко мне. Неужели я так сильно изменился?
Старый Эмилио близоруко прищурился, затем всплеснул руками и радостно воскликнул:
— Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу, монсеньор, старею уже... Так, значится, вы живы?
— Нет, — покачал головой Эрнан. — К сожалению, я погиб в Палестине, мир праху моему.
Слуга захихикал:
— Ах, прошу извинения, монсеньор. Это был глупейший вопрос. Просто я вельми рад видеть вашу светлость живым-здоровым.
— Целиком и полностью разделяю твою радость, Эмилио. Господин герцог сейчас дома?
— Да, да, конечно. Его светлость как раз отдыхает в парке.
— Тогда проводи нас к нему.
И они пошли.
— Ай-ай! Как вы изменились, как возмужали, господин граф! — вновь заговорил Эмилио, на ходу разглядывая Эрнана. — Ну, совсем не узнать того мальчишку... впрочем, уже тогда настоящего богатыря. Мы про вас частенько вспоминаем, монсеньор, особливо о том, как вы бились с господином Гийомом... — Он с отвращением сплюнул. — Пусть его душа вовек не знает покоя в пекле.
Подобно большинству старых слуг герцога, Эмилио откровенно восхищался поступком Эрнана, что при других обстоятельствах выглядело бы как вопиющее проявление нелояльности к господину. Но вот дела: герцог, и тот не затаил зла на виновника смерти своего старшего сына. Не будучи ослепленным отцовской любовью, он не питал никаких иллюзий относительно личных качеств Гийома и пришел к резонному выводу, что его постигла кара Божья, а значит, не пристало обижаться на орудие, избранное для этой цели Всевышним. Так или иначе, в отношениях между герцогом и Эрнаном не было враждебности, как, впрочем, и особой теплоты. После той дуэли они виделись лишь считанные разы, и все их встречи носили сугубо деловой характер. Затем Эрнан вступил в орден тамплиеров и покинул Гасконь, а в конце 1448 года присоединился к крестовому походу в Палестину, организованному Филиппом-Августом III Французским. С тех пор о Шатофьере не было ни слуху, ни духу, если не считать ложного известия о его гибели, которое он опровергнул самым решительным образом, вернувшись домой целым и невредимым.