– Во всяком случае, когда мы хорошо выспимся, нам все покажется в ином свете.
Она открыла дверь в холл и без малейшей дрожи смущения повела его внутрь.
– Кто-нибудь увидит… – смешался Джоко. Повернувшись к нему, Мария приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы:
– Я так отношусь к тебе, Джоко, что мне наплевать, даже если в холле будет сидеть сама королева Виктория. Бедная старушенция, она, наверное, никогда никого не любила.
Ее поцелуй стер усталость со щек Джоко. Он крепко обнял ее.
Войдя в комнату, Мария присела у камина, чтобы развести огонь, но Джоко заставил ее встать:
– Обойдемся без этого.
– Я только хочу согреть комнату, – стала настаивать она. – Здесь так долго никого не было, что все простыни отсырели.
Он накинул шаль ей на плечи и увел от камина:
– Мы согреем их.
Не успела она понять, о чем он говорит, как он зарылся лицом в ее груди.
– Джоко…
Он не поднял головы, водя губами по ее чувствительной плоти, выпирающей из корсета. В то же время его руки распустили завязку на горловине ее сорочки. Та соскользнула, обнажив плечи Марии. Затем Джоко порывисто стянул вниз корсет, не дав себе труда расшнуровать его, освобождая из плена пленительную грудь Марии, и его рот сомкнулся вокруг ее соска.
– Мария… Мне уже несколько часов хотелось этого. Если бы я не был там с русским, то, клянусь, сделал бы это еще в «Петухе Робине». Когда ты вошла туда… с распущенными волосами…
– …так посоветовала Герцогиня…
–..и твои груди…
– …выглядели неприлично, как…
– …я подумал, что взорвусь.
Мария так и не закончила свою фразу. Джоко сосал ее соски, целовал ее груди, сжимая их в ладонях. У нее не было силы воли остановить его, осталось только стремление снова испытать силу его страсти.
Она застонала и запустила ладони в его густые белокурые волосы. Они обвились вокруг ее пальцев. Откинув голову, она тесно прижалась к нему. Сначала ее пятки, а затем и кончики пальцев оторвались от пола. Она обхватила его талию лодыжками.
– Рия…
– О да, Джоко.
Он поднял голову и отыскал ее рот, ожидающий его, открытый, жаждущий. Одновременно она прижалась к нему всем телом, чувствуя сквозь одежду его растущее естество. Только тончайший батист ее панталонов разделял их. Мария нетерпеливо прижалась к нему:
– Джоко, – простонала она. – Джоко!
Как тонко он чувствует ее тело, угадывая ее желания, успела подумать Мария.
– Все хорошо, любовь моя.
– Но я не могу…
– Можешь, любовь моя, можешь. Задрожав от возбуждения, Мария почувствовала боль наслаждения и волны экстаза, поднимающиеся из самого низа се живота, из точки, жаждущей слиться с ним, которой мешала их одежда.