– Нет.
– Ты что, считаешь меня дурой, неспособной понять, чем ты занимаешься?
– Но ты...
– Я вполне довольна тем, что мой возлюбленный – автор живой прозы, которой наслаждаются сотни людей. Ты ухитрился разбогатеть и избавить себя от необходимости жениться ради приданого; разве это не замечательно? Кстати, если бы ты покорился отцу и женился на деньгах, Дарлингтон, мы никогда бы не встретились и не узнали друг друга.
– В библейском смысле – да.
Прежде чем Гризелда поняла, что случилось, Чарлз опустился на колени и схватил ее за руки.
– Гризелда, выходи за меня! После всего, что произошло между нами, мы с тобой никогда не сможем полюбить кого-нибудь еще.
– Так я должна выйти за тебя именно потому, что не подойду больше никому?
– Точно. Я тебя обесчестил, и теперь ты моя навек. – Чарлз принялся целовать ее, и, казалось, ответа ему вовсе не требовалось, потому что они оба уже знали – ответ запечатлен в ее сердце.
Прошла неделя после того, как я покинул могилу Горчичного Зернышка, а еще неделю спустя неверными шагами я направился туда, где мог облегчить душу. Можете не сомневаться, что я был одет в безупречно черный костюм вдовца.
Однако уже вскоре мне было уготовано падение, любезный читатель: ведь черное мне всегда очень шло...
Из мемуаров графа Хеллгейта
– Не знаю, что дальше, – сказала Джози со смехом. – В моих любимых романах всегда на этом все и заканчивается.
Мейн сделал несколько шагов по направлению к ней, а Джози все продолжала говорить: она нервничала, и от этого ей хотелось болтать без конца.
– Зато благодаря этим романам я могу описать любого, – убежденно добавила Джози.
Мейн рассмеялся:
– В таком случае приступай. Опиши меня прекрасной прозой, которую ты так любишь.
Джози протянула руку и дотронулась до его бровей. В этот моменту обоих возникло ощущение, будто сейчас они – единственные на свете мужчина и женщина.
– Две брови, черные, как ночь, – сказала Джози, слегка проведя по бровям пальцем. – Ресницы, слишком длинные для мужчины и... Ужасно усталые глаза, утомленные развратом, длившимся столетия!
– Столетия? – изумился Гаррет. – Я что, древний грек?
– Возможно, – кивнула Джози. – Нос благородных очертаний... Губы темно-вишневого оттенка хранят меланхоличное выражение. – В глазах Джози заплясали смешинки. – Они являются свидетельством дикости и необузданности, намекая на вакхическое происхождение их владельца.
– Эти губы, – серьезно заметил Мейн, – и в самом деле несут в себе нечто вакхическое; вот только что знают юные леди о Вакхе? – Он неожиданно усмехнулся. – А теперь моя очередь описать твое лицо, и ты должна мне помочь, потому что я прочел не так много романов.