– Я ухожу, Анна, – сказал он ей, и эти слова поразили ее. Никогда она не слышала от него слов прощания – она сама могла куда угодно уехать, но отец никогда не оставлял ее.
– Нет, этого не может быть, – наклонившись, сказала она ему, но старик в ответ лишь грустно кивнул головой.
– Я счастлив, что у меня такая дочь. На тебя только я надеюсь.
При этих словах отец потерял сознание. Профессор Конти, дежуривший у его постели, взял узловатую руку старика и, пощупав пульс, покачал головой. Казалось, все кончено, но дрогнуло еще раз холодеющее лицо.
– Позовите священника, – неожиданно сказал старик.
– Монсеньора Пазини?
– Нет, священника. Любого. Первого, кто попадется. И это были его последние слова.
Анна закусила губу: ей было мучительно больно, но слез у нее не было. За все время после кончины отца она не обронила ни слезинки.
«Хорошая дочь. – Она усмехнулась, глядя перед собой в темноту. – К чему придавать такое значение кровным узам?.. Я не твоя дочь, и ты не мой отец, но разве ты перестал бы любить меня, узнай ты об этом?.. Бог свидетель, я любила тебя так, как ни одна дочь не любила своего отца. Бог свидетель!..»
Она думала об этом так, словно разговаривала с ним, точно он мог слышать ее, а выслушав, понять и простить. Но он ничего уже не слышал. И она знала об этом. И все-таки, сделав это признание, она почувствовала, что ей стало легче, и вышла из капеллы с надеждой, что он услышит ее и простит. А может быть, простит и ее мать, которая построила счастье своей дочери на обмане.
Голубой «Мерседес» медленно ехал по длинной аллее, оставляя две ровные колеи в свежем снегу. В глубине ее, словно под кистью импрессионистов, проступали контуры виллы Караваджо, построенной в классическом стиле с изысканной простотой.
Покинув кладбище, Анна наконец успокоилась, и мысли ее унеслись далеко за океан. Ей захотелось вновь оказаться в летнем Рио-де-Жанейро, который пришлось бросить ради этой миланской зимы. Что может быть прекраснее солнца, горячего песка и шелеста океанских волн с белыми гребешками на великолепных пляжах Ипанемы?!
Вел лимузин атлетического сложения молодой человек, белокурый, с ясными и холодными глазами и крутым подбородком истинного арийца. Его звали Герман Зеебар, а рядом с ним сидел Курт Штайн – такой же тренированный и мускулистый. Эти два немца, ее телохранители, сменяли друг друга за рулем и повсюду следовали за ней, не покидая ни на минуту. Анна давно привыкла к ним, как привыкаешь к собственной тени.
Ее муж, граф Арриго Валли ди Таверненго, выписал этих парней из Берлина, где они прошли специальную подготовку, и с тех пор Анна шагу не ступала без них. Старик одобрил это решение зятя, хотя и с добродушной усмешкой: «С этими гориллами, конечно, она у тебя будет целей». Сам же Чезаре Больдрани, который мог бы содержать не одну армию, никогда не держал телохранителей. Он словно испытывал судьбу, нередко расхаживая по улицам в одиночку, и ни разу с ним ничего не случилось. По поводу его неуязвимости строились всяческие предположения, но правдоподобных объяснений не мог дать никто.