– Заявляешься только ты, я же буду ждать тебя в машине, – поправила Тараскина Лиза.
– Хорошо, я иду один, предъявляю свое адвокатское удостоверение, нагоняю жути и требую, чтобы Китаев выложил мне все начистоту! – Тараскин уставился на Елизавету, должно быть, ожидая от нее одобрения, но та только покачала головой.
– Никаких удостоверений. Нужно будет придумать что-то похитрее, для того чтобы раньше времени не взбаламутить Китаева. Ведь тот, как пить дать, сразу же побежит к своему дружку Лежневу, а тот успеет что-нибудь предпринять.
– Тогда вы обратились по адресу. Я – смекалистый малый: могу представиться членом правления садоводческого товарищества или инспектором эконадзора, журналистом газеты «Дом. Сад. Огород» или рекламным распространителем семян нового сорта тыквы.
Тараскин был готов продолжить перечислять возможные варианты, но Елизавета остановила его.
– Говори, что хочешь, но узнай правду. – Она полезла в сумочку и вынула оттуда черный предмет, похожий на коробочку. – Это диктофон, – пояснила она. – Запишешь разговор на пленку, а я прослушаю его уже в машине. Ты уверен, что у тебя получится?
– На все сто, Елизавета Германовна! – заверил ее Тараскин. – Конечно, вы можете пойти со мной и убедиться…
– Об этом не может быть и речи, – отрезала Лиза. – Я не хочу раньше времени выдавать себя. К тому же, если бы я была уверена, что мое появление в доме Китаева не принесет вреда, я пошла бы к нему сама, не прибегая к твоей помощи.
– Я сделаю все, как надо. Не пройдет и часа, как вы будете держать в руках эту штуку, – Тараскин показал на диктофон, – и удивляться тому, как я сумел докопаться до истины.
Заявление звучало немного хвастливо, но зато обнадеживающе.
В салоне автомобиля стало душно, и Елизавета открыла настежь дверцу. Весенний воздух, напоенный ароматами цветущего сада, вливался в салон неспешно, заставляя трепетать ее ноздри и учащенно биться сердце. Удивительное дело, но это происходило с Лизой всегда в эту пору, в последние дни мая, когда на землю струились потоки солнечного света, а зеленая клейкая, совсем еще не пыльная листва тихо шелестела под порывами теплого ветра. Дубровская и сама не могла сказать определенно, что это было: то ли сладкое ожидание перемен, которые произойдут в ближайшем будущем, то ли щемящая тоска по тому, что уже прошло. Ее душа, уютно дремавшая долгие месяцы ненастья, теперь рвалась наружу, в голубое поднебесье, требуя свободы, свежего воздуха и безумств…
Елизавета решила, что так действует на нее природа. В городе, насквозь пропахшем запахами плавящегося асфальта и выхлопных газов, такое чувство посещало ее редко. В загородном доме Мерцаловых, окруженном небольшой рощицей, мысли также текли ровно, а желания не выходили из-под ее бдительного контроля. Должно быть, там все было слишком упорядоченно и скучно, слишком возделано и ухожено, что не оставляло места анархии и беспорядку. Зато здесь, в обыкновенном садовом поселке, природа брала свое. Разросшиеся вишневые кусты теснили изгородь, которая, не выдержав напора молодых упругих ветвей, слегка покосилась в сторону. Свежая трава пробивалась сквозь щебень, которым здешние садоводы засыпали дорогу. А по ее краешку, по бровке земли, поросшей сорняком, чинно следовало утиное семейство, отправляясь, должно быть, к огромной луже, больше похожей на озерцо.