Елизавета с трудом удержалась, чтобы, увидев Петренко наедине, не броситься к нему с воплем: «Ты не виновен! Я тебе верю!» Интересно, как повел бы себя в этой ситуации Петренко? Ну, предположим, вертеть пальцем у виска не стал бы – он для этого хорошо воспитан. Но и расплакаться от умиления – тоже не в его стиле. Скорее всего, он бы посмотрел на нее внимательно своими блекло-голубыми глазами и флегматично пожал плечами, что можно было бы расценить по-разному:
«А вы сомневались?!»
«Вот уж действительно, пути женской логики неисповедимы…»
«А какого черта, спрашивается, я тут распинался перед вами?!»
Дубровская выдержала паузу, готовая к обычной манере их общения: говорит только или почти она, а он рассматривает ее, будто видит впервые. Но на этот раз получилось все совершенно по-другому. Не давая адвокату опомниться, Петренко заявил:
– Я хотел бы переговорить с вами, Елизавета Германовна, по одному важному вопросу. Не скрою, я в сложном положении и не знаю, что выбрать. То ли чувство долга по отношению к моей семье, то ли дружеские отношения…
Лиза, сбитая с толку, молчала, а Петренко методично начал раскладывать перед ней события того далекого августовского дня. Если раньше он ограничивался общими фразами, построенными по принципу «отвяжись!», то теперь четко и полно восстановил перед Дубровской всю хронологию событий.
– Я не виновен, поверьте! – впервые в его голосе прозвучала такая страсть, что Елизавете стало немного не по себе.
– Я знаю, – сказала она.
– Ничего вы не знаете! – в сердцах бросил Петренко. – Вы говорите мне это только для того, чтобы успокоить. Эта ваша дурацкая адвокатская этика не дает вам возможности признаться: «Врешь ты все, Серый! И место твое – за решеткой».
– Я верю вам. Действительно.
– Нет, выслушайте до конца! Я хочу, чтобы хоть единая душа на этом свете знала, что я невиновен. Но я скажу больше… я знаю убийцу! Хотите, я назову его имя?
– Да, – почти прошептала Елизавета.
– Это Перевалов.
– Нет, – вырвалось у Дубровской.
– Да. Это он разбудил меня тем утром, вытащил полусонного из кровати и потащил на это чертово озеро. Видел бог, чем он занимался, пока я играл с ребятами в футбол, купался в озере. А через какое-то время после того, как раздались автоматные очереди, он появился запыхавшийся, красный от волнения, в рваной одежде, сочинил совершенно невероятную историю о том, что поссорился с кем-то из-за какой-то девчонки. В общем, нес полную ахинею. Затем предложил сматываться оттуда как можно быстрее. В машине то и дело оглядывался по сторонам, нервничал. А когда на дороге появилась та крутая компания, предложил не останавливаться… Знаете, Елизавета Германовна, я понял это почти сразу после нашего ареста. Сопоставил факты и понял. Но разве я мог выложить это следователю, зная, что моему другу я собственными руками возвожу эшафот?