Не то чтобы Эврих имел что-либо против Иммамала или же Мария Лаура, но излишнее внимание сильных мира сего к его скромной персоне настораживало, а слежка за ним Гаслана свидетельствовала о том, что, хочет он того или нет, крепкие нити продолжают надежно связывать прошлое, настоящее и грядущее. Слов нет, почувствовать себя заново родившимся, начавшим новую жизнь приятно, однако, выражаясь языком Гжемпа, ежели даже ндаггу нарядить в саронг, она все равно останется змеей.
Ту же самую мысль, отнюдь не в иносказательной форме, высказал и Тартунг, заявивший в ответ на его недоумение по поводу Газахларова решения объехать Жженую долину стороной: «Не думай, будто все завязавшиеся в столице узелки были разрублены нашим отъездом. Газахлар, я так понял, вызвался отправиться за слонами после того, как Хамдан сообщил ему, что видел Ильяс в городе. И, поразмыслив, я подумал: либо он желает встретиться с ней и пустился в путь, дабы она могла связаться с ним, не опасаясь соглядатаев Кешо, либо бежал из Мванааке из страха, что дочка явится в „Мраморное логово“ сводить с ним старые счеты. Выписываемые нами петли и зигзаги подтверждают мое последнее предположение, но, если дочка пошла в отца, мы ещё очень даже можем с ней встретиться. Да и Амаша вряд ли смирится с потерей такого замечательного изумруда». Парень бросил выразительный взгляд на роскошный перстень, украшавший левую руку арранта, и тот мысленно обругал себя безмозглым остолопом. Вот тебе и продолжатель трудов достославного Салегрина! Вот тебе и вольная пташка — нова кожа, да стара рожа!
Эврих понимал, что, если он и впрямь желает начать новую жизнь, им с Тартунгом надобно немедленно бежать в столицу или в любой прибрежный город. Оттуда на каком-нибудь совершающем каботажные плавания торговом или же рыбачьем судне парень доберется до Аскула, а там и до поселка траоре, в то время как сам он начнет разыскивать контрабандистов, готовых переправить его в Саккарем, Халисун или Аррантиаду. План этот имел лишь один изъян: арранту до смерти хотелось увидеть слонов — легендарных великанов, до встречи с которыми оставалось всего ничего — седмица, в худшем случае две. Ну как, скажите на милость, писать, что был в нескольких днях пути от этого чуда и не взглянул на могучих зверей, о которых рассказывают самые невообразимые и противоречивые истории? Плох купец, торгующий себе в убыток; оружейник, чьи мечи быстро тупятся и покрываются зазубринами; лекарь, не умеющий облегчить страдания недужных, и горшечник, лепящий кривобокие крынки. Уж коли взялся за дело — делай его так, чтобы люди сказали: «Добрая работа!» А что после неё руки в мозолях или ноги в кровь стерты — кого это волнует?