Я медленно обошел машину, открыл пассажирскую дверь. Осторожно отстегнул ремни и поднял спинку сиденья. Присев, подсунул руки под неподвижное тело и, сделав усилие, вытащил Риту наружу. Волк тут же сиганул следом.
Я хотел отнести ее в дом, но дед молча указал в сторону бани. Нетвердо ступая, я понес Риту туда. За первыми же деревьями свет лампочки во дворе иссяк, и я с минуту стоял, привыкая к темноте. Вскоре знакомая тропинка между яблонями отчетливо проступила в лунном свете, я двинулся вперед. Позади доносились легкие шаги и хриплое дыхание – волк трусил следом.
…Что-то странное виднелось в траве у самой бани, и я невольно замедлил шаг. Присмотрелся. Это были ножи. Черные длинные лезвия торчали земли, совсем как недавно в полу подвала, отбрасывая на траву короткие зловещие тени. Здесь тоже ждали зверя. Но он пришел в подвал.
Я миновал забор из ножей, когда позади вдруг раздался отчаянный визг. Я оглянулся. Дед Трипуз крепко держал раненого волка за холку и хвост. И вдруг, сделав несколько быстрых шагов, бросил его вверх!
Словно в фильме с ускоренной съемкой волк медленно летел в воздухе, скуля и беспомощно дрыгая нелепо растопыренными лапами, над заборчиком из ножей его перевернуло через голову, и он ухнул вниз!
Я закрыл глаза, ожидая услышать хруст раздираемой сталью плоти и предсмертный визг умирающего зверя. Но вместо этого раздался сочный шлепок – что-то большое и тяжелое упало на землю. Я открыл глаза. На траве, раскинув в стороны руки, лежал Кузьма. Голый. Со страшной рваной раной у левого плеча…
– Я боюсь, Онисим!
– Не надо. Старая Христина сказала, что нам не будет больно – это хороший отвар. Я дал ей серебряный рубль. Уснем – и все…
– Я не поэтому. Батюшка в церкви говорил: самоубийство – великий грех!
– Грех – мучить и обижать. Господь заповедал людям любить друг друга. Он нас поймет… Почему ты плачешь?
– Папу жалко. Он никогда меня не обижал и братьям не давал. Он из-за меня и не женился после того, как мама умерла. Не хотел, чтобы мачеха обижала…
– А мне моего не жалко. Я у него полдня на коленях стоял: просил, чтобы благословил. А он только ругался: единственный сын Тимофея Браги никогда не женится на дочери каменщика! Нечего этой голодранке…
– Ты его прости. Сейчас нельзя…
– Бог простит.
– Думаешь, они нас не разлучат? Похоронят вместе?
– Не посмеют разлучить! Когда найдут… У тебя на пальце обручальное кольцо, у меня кольцо… Не посмеют!
– Лучше бы нам обвенчаться…
– Я говорил с батюшкой. Без благословения родителей… Перед Богом мы – муж и жена. Мы к нему идем…