Внезапно мне пришло решение: я отдам Гуле все найденное и добытое мной золото, чтобы она расквиталась со своими кредиторами. Я понятия не имел, сколько она задолжала, сколько набежало по процентам, но полагал, что кружки золотого песка и самородков хватит с избытком. Мне вдруг стало совершенно ясно, что ради этого я и приехал сюда, и гнул спину над лотком, собирая по крупицам желтый металл, лежал по ночам без сна, боясь его потерять, и ради этого судьба подбросила мне эту кружку…
– Вот это я понимаю! – раздался внезапно сверху возглас, и на миг мне почудилось, будто это заговорили обступившие меня каменные истуканы. Инстинктивно я сунул мешочек под себя, а уже после поднял глаза.
Надо мной на крае уступа стоял, дурашливо ухмыляясь, Колотушин.
– Готов поспорить, что ты открыл уникальную россыпь, никак не меньше! – продолжал тот театрально восклицать. – И главное – молчит. Скрывает от коллектива, нехороший человек…
– Да пошел ты, – покривился я.
– Если это все Джониевичу на зубы, – не умолкал коллега, – то он у нас, должно быть, крокодил!
Вечером в кухне, при всех, да еще в присутствии Андреича Колотушин по-новой взялся подтрунивать надо мной и моей добычей.
– Все, Радик, теперь тебе с Федей нечего тягаться. Он второй Клондайк открыл! Станет скоро богатеньким буратиной.
«Идиот», – морщился я от досады.
– …Желтое железо он теперь ковшом черпает, как брагу, – не унимался весельчак. – Ну, не ковшом, так кружкой.
– Не знаю, что он там черпает и чем, – проворчал Сыроватко, – но вижу, что занимается он посторонним, а не геологией.
– Есть конкретные претензии по работе? – огрызнулся я. – Я готов выслушать.
Конкретных претензий не прозвучало: с работой я справлялся.
Возможно, я зря нервничал и злился. Никто, похоже, не воспринял всерьез дурацкие намеки Колотушина. Радик в эти минуты сосредоточенно, скучив на переносице черные сросшиеся брови, набивал пустые гильзы порохом, дробью и пыжами, нарезанными из старого валенка. Тагир был увлечен вишневым вареньем. Андреич почитывал привезенную с собой газету. Бурхан же, как часто бывало, в промежутках между репликами Кириллыча развивал свою тему (на сей раз о самоцветах):
– …Мы ж дураки были, не знали, что тут за камни. Я лошадей тогда пас. Кину в какую камнем… а потом уже вспомню, что камень тот был, как стакан… прозрачный и с головкой. У меня тогда во всех карманах камешки лежали. Краси-и-ивые! Приедут экспедиции эти… из Москвы, из Ленинграда, просят: подари, Бурхан. Я и отдам. А они – сапоги, а то и пачку чая за это. А мы что? Радуемся! Дураки были, да… Сапоги кирзовые подарят! – повторил он, сморщив от смеха бурое лицо. – А мы и рады! Дураки были…