Радик придвинулся ко мне вплотную и проговорил вполголоса:
– Я сразу скажу откуда, только увижу.
– Сам промоешь, – повторил Раис. – Что попадет – твое. А мне этого рыжевья не надо.
– Рыжевьё – это золото? – поинтересовался я.
– Золото – это золото, – лукаво прозвучал ответ. – А рыжевье – так… золотишко. Так уж я его кличу.
Гость снова взялся за бутыль.
– А зачем мне это золото? – многозначительно поглядел он на меня. – Один тут мыл… не знаю уж, сколько намыл, а только где он сейчас со своим золотом? На дне разреза! Год почти там откисал, пока выловили.
– Кто такой? – спросил я, притворяясь, будто впервые слышу об утопленнике.
– Был тут один… чудак. Здоровый, черт! – с неизменной улыбочкой покачал головой Раис. – Стефан его звали. Бывший старатель.
– Почему Стефан? Он что, из поляков? Или из чехов?
– Кто его знает? Может, и из поляков… тут много народу всякого перебывало – ссыльные, зэки… А может, кликуха такая. Здоровый был бугай: зимой в одной рубахе ходил. Мороз сорок градусов, а он в нейлоновой рубашке!
– Вольтанутый был, – буркнул Бурхан.
– Прикидывался, – возразил Раис. – А у самого денег было!.. Стены, говорят, в доме деньгами обклеивал.
– Отчего же утопился? – с наивным видом задал я вопрос.
– А кто знает? – уклончиво ответил гость. – Может, и не сам. Может, помогли…
Вот оно как… Выходит, мои подозрения оказались ненапрасными.
Между прочим, сам этот вольный бродяга, «башкирский шаман» – тоже фигура подозрительная.
Как-то в маршруте мы с Виктором Джониевичем отбирали пробы – нагружали ими брезентовые рудные мешки и прятали в каких-нибудь приметных местах, решив, что сегодня все не унести. А на другой день одной пробы не досчитались.
– Кто-то позарился на мешок, – заключил Сыроватко. – Мешки у нас шибко хорошие.
Через какое-то время, спускаясь в ближайший карьер, я заметил у края водоема с белесой, как молоко, водой какую-то скорченную фигуру, размеренно двигающую лопатками. Видимо, услышав шорох осыпающихся из-под наших ног камней и комьев сухой глины, человек быстро оглянулся и, сунув лоток под мышку, скорым шагом двинулся вдоль берега, пока не скрылся за каменными уступами. И только тогда, с запозданием, по запомнившейся походке, по сутулости, по профилю мелькнувшего лица я как будто угадал Раиса. Хотя не уверен. Внизу мы обнаружили пропавший мешок, но уже пустой.
Раис уехал где-то после полуночи. Вслед за хозяевами и я отправился в дом, наполненный молодецким духом и храпом.
Втискиваясь в холодный и сырой спальный мешок, я нечаянно осознал, что впервые попал в отряд, где нет ни одной женщины. Затем подумалось, что если бы Аня осталась со мной (что на самом деле нереально), я мог бы взять ее в эту экспедицию. Раньше мне такое и в голову не приходило. А почему бы, собственно, и нет? Мы бы поставили на выкошенной лужайке за огородом палатку на двоих и… и я послал бы к чертям весь остальной мир! И этот мужской коллектив, и золото, и алмазы. Я любил бы свою женщину, сжимал кисти ее рук, глядел сверху не отрываясь в ее глаза, отражающие огонек свечи и колдовской, глубинный огонь желания…