беззвучный разрушительный процесс. «Ничего, ничего, – утешаю я себя, – я ему срезаю мозоли.»
***
Мозоли и щетки возвращают меня в место и время. Я говорю Володе, что рада его видеть, что хорошо, что они вернулись, спрашиваю, как у него с работой, как внуки. Одним словом – я гунявлю. И просто вижу его превращение. Он грузнеет, тяжелеет… Можно ли сказать, что глаза погасли с шипением? Или это будет чересчур? Но чересчур и было… Предположим, я, вспомнив сексуально невозбудительный процесс покраски волос, впала в унылый речитатив. Вернуло ли его это к месту действия – базару – или в нем замкнулась собственная клемма, и он из еще и еще вполне перешел сразу и без остатка в уже и уже вполне?
В общем, приволок меня на лавку один мужчина, а сидел совсем другой… Обмякший, огрузший, тухлый. И эта моментальность перехода меня, можно сказать, доконала.
– Все мои яички побились, – сказала я, вынимая пакет с болтушкой.
Потом я встала и легкой походкой (старалась!) отнесла пропавший продукт в мусорный контейнер.
– Зачем же так? – закричал Володя. – Их же можно использовать в тесте! Или в омлете!..
А чего я ждала? Какого поворота любви?
Я шла от контейнера еще более легко, уже не прилагая особых усилий, я шла и думала: это у меня кончилось навсегда. Нашей страсти хватило на тактильную связь. Хорошо, что это обнаружилось по дороге, а не доведи Бог до какой-нибудь квартиры с ключом.
Пути Господа неисповедимы. Хотя в данном случае наверняка его упоминание всуе.
Но я вернулась к нему после выбрасывания яичек прямо в объятия и пошло-поехало…
– Меня ты так просто не выбросишь, – сказал он.
– Это я тебя накликала, – ответила я. – Я только не знала, с какой стороны ты явишься.
Наш пожилой грех был очень сладким и никогда таким горьким. Во-первых, во-вторых и в-третьих, некуда было деваться. Была какая-то полуброшенная дача без воды и света, комната в коммуналке с часовой оплатой, мы бренчали случайными ключами, и это была мелодия поражения. Грех был похож на выброшенную на берег огромную медузу, которая плющилась, истекала, жалила, а на ее агонию пялились случайные люди, а дети тыкали в нее палкой.
Мы свято верили в соблюдение тайны, хотя…
Хотя был между нами разговор: а не объявиться ли всему миру и решить эту затянувшуюся проблему раз и навсегда.
– Сколько нам осталось! – говорил Володя, когда разговор этот возникал с его подачи.
С моей подачи возникали более экзотические мысли о всеобщей последующей дружбе, я покрывалась липким стыдом и уже не договаривала до конца.
Поиски выхода успехом увенчались: нам перестали попадаться ключи и сквознячные дачи. Одним словом – медуза на камнях высохла сама собой… Истекла…