Глядя на мать, заревела девчонка на лавке. Олег допил молоко, поднялся с лавки:
— Веди.
— В светелке она, за печкой, — пояснил староста, — сами здесь, в горнице спим. Не ровен час, зараза какая на девке.
Через сени он провел Олега в небольшую комнатку, по стенам помещались широкие лавки. Окна здесь были заткнуты тряпками, стоял тяжелый запах давно не проветриваемого помещения, отхожее ведро в углу тоже не добавляло свежести. В полутьме Олег разглядел на лавке укрытое до головы тело.
— Ну-ка, давай отсюда, — велел он. — Хотя постой. Сперва тряпки убери да ведро вынеси. Тут и здоровый сляжет.
Староста открыл окна, подхватил ведро и захлопнул за собой дверь. Середин огляделся. Возле печи ухват, горшки на подставке. В тишине слышалось легкое дыхание лежащей на лавке девушки. Он постоял, вглядываясь в изможденное лицо, опасаясь увидеть багровые пятна или волдыри — если и вправду чума, лучше бежать отсюда быстрее. Но лицо девушки было чистое, хоть и бледное. Лет шестнадцать, от силы — семнадцать. Короткий вздернутый носик, полные губы. Ее можно было назвать симпатичной, если бы не заострившиеся черты лица. Середин попытался найти в памяти инкубационный период чумы — вспомнить не вышло, — и, махнув на это рукой, присел на лавку. Взяв руку девушки, нащупал пульс — ровный. Рука оказалась вялая, но жара не ощущалось. Глаз больная не открыла, будто ей было все равно, кто рядом.
Середин привстал, откинул полотно, прикрывавшее девицу. Она лежала в нижней рубахе с широким вырезом. Олег наклонился, повернул ей голову. На шее пульсировала голубая вена, следов укуса не было.
— Уже хорошо, — пробормотал Олег. — Что ж с тобой приключилось, красавица? Или принц тебя поцеловать должен в уста сахарные?
Он слегка похлопал ее по щеке. Девушка поморщилась, медленно открыла глаза, посмотрела на Середина отрешенно, словно его и не было в избе, но ничего не сказала.
— Ты говорить можешь?
— Зачем? — Шепот был едва слышен, и ведуну пришлось наклониться, чтобы разобрать, что она говорит.
— Что с тобой стряслось?
Девушка прикрыла глаза, по щеке скатилась одинокая слезинка.
Кто-то подергал Олега за штаны, и он недоуменно оглянулся. Младшая дочь хозяина, невесть когда пробравшаяся в избу, поманила его ладошкой поближе. Ведун присел на корточки.
— Она не болеет, — продолжая посасывать палец, сказала кроха.
— Так, — Середин присел на лавку и посадил ее к себе на колено, — ты палец-то вынь, вдруг откусишь. Ну, говори, что знаешь.
— Любовь у нее, — горячо зашептала она ему в ухо, — вот и сохнет. А парень не наш, пришлый. Они ночью встречаются, я видела. Белослава к колодцу ходит, а он ждет ее там. Потом в поле идут, а я за ними не хожу — нехорошо. Парень красивый, светится весь. Под утро она как приходит, поет потихоньку, что-то примеряет на себе, будто бусики, а чего — не увидишь. И день потом лежит, вот как сейчас. Да, лежит и лежит.