На ней была длинная блуза из черного бархата; у воротника красовался большой бриллиант; талия ее была перехвачена кушаком, сотканным из золотых, серебряных и ярко-вишневых нитей.
Она сняла плотно облегающие ножку ботинки и розовые шелковые чулки; затем расстегнула верхнюю пуговицу, распустила пояс и выскользнула из блузы.
Теперь ее прикрывала лишь батистовая рубашка с отделкой из валансьенских кружев у ворота и на рукавах.
Сбросив рубашку столь же стремительно, как и черную бархатную блузу, она оказалась обнаженной.
Графиня была воистину великолепна – типичная красота Дианы-охотницы: широкая грудь с небольшими формами, стройный стан, покачивающийся, точно деревце на ветру, безукоризненный живот, украшенный снизу густыми рыжими зарослями, которые напоминали языки пламени, вырывающиеся из кратера вулкана.
Подойдя к ванне, она собралась окунуться.
Виолетта удержала ее.
– Ах, позвольте взглянуть на вас. Вы так хороши, что просто не насмотришься!
– Ты считаешь меня красивой, сердечко мое?
– Очень!
– О, смотри, разглядывай! Обжигай своим взором, словно зеркальцем. А теперь бери меня! Все это принадлежит тебе – мои глаза, губы, грудь…
– И этот замечательный пушистый букетик тоже? – проворковала Виолетта.
– В первую очередь!
– Kакой удивительный цвет! – восхищенно произнесла девушка. – Совсем не такой, как на голове, отчего так?
– Тебе кажется странным, что сверху мои волосы одного цвета, а снизу – другого; что я, женщина, терпеть не могу мужчин? Причина проста – я вся соткана из контрастов. Ну же, подвинься, любовь моя! Мне не терпится ощутить, как твое сердечко бьется рядом с моим.
Ванна была широкая, в ней хватало места для двоих. Графиня перешагнула через край и соскользнула к Виолетте.
Кристально прозрачная вода позволяла видеть все подробности происходящего.
Графиня обвила Виолетту словно уж, просунула голову ей под плечо и, впившись по пути в волосы под мышкой, губами потянулась к ее рту.
– Вот ты и попалась, негодница, сейчас поплатишься за то, что заставила меня страдать. Для начала подставь свой ротик, губки и язык; как подумаю, что первым их коснулся мужчина и что это он научил тебя целоваться, – готова задушить тебя от ярости!
И, подобно змее, выбрасывающей свое жало, она вонзалась в нее поцелуями, водя рукой вокруг ее груди.
– О, милые, любимые мои грудки! – шептала графиня. – Это из-за вас я потеряла голову, это вы толкнули меня на сумасбродства!
Она приникла, запрокинув голову назад, полузакрыв глаза; ее прерывистое дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы.
– Скажи же хоть слово, радость моя, – попросила она.