– Одетта, милая Одетта, – покорно отозвалась Виолетта.
– Вы только послушайте, каким тоном она это произносит, маленькая ледышка, как будто просто здоровается. С оглядкой, не услышал бы наш Кристиан! Но погодите, сейчас добавим в ключе еще один диез и поднимем строй на полтона выше.
Ее рука спустилась от груди к бедру и ниже, там на мгновение замерла, словно не решаясь переступить невидимую черту.
– Чувствуешь биение моего сердца у твоей груди? Ах, если бы оно могло слиться в поцелуе с твоим сердечком, как сливаются наши губы!.. Ты чувствуешь?
– О да, – выдохнула Виолетта, начиная понемногу распаляться. – А теперь ты пальцем…
– Какая ты юная, несозревшая, я едва прощупываю любовный бутончик, который дает начало жизни всему в природе. Ах, наконец, вот он!
– Твои прикосновения так легки, нежны, палец так трепещет.
– Может, тебе хочется побыстрее или посильнее?
– Нет, нет, вот так хорошо.
– А ты что же, где должны быть твои руки?
– Я тебе говорила… я ничего не умею, мне все нужно разъяснять.
– И даже как достичь наслаждения?
– Нет, с этим все в порядке! Оно приходит само по себе. Одетта… милая Одетта!.. Ах, Оде..
Графиня замкнула ей рот поцелуем.
– В добрый час, – произнесла она, – но говорить на каком-либо языке – это еще полдела, следует еще правильно поставить произношение.
– Я буду прилежной ученицей, – пообещала Виолетта, – и постараюсь все усвоить.
– Тогда выйдем из ванной, не могу же я держать голову под водой, а мне надо растолковать тебе словами то, что еще не успел рассказать мой палец.
– Выходим, – согласилась Виолетта, – здесь тепло, и полотенце рядом.
– Давай я тебя оботру, – предложила графиня.
И, поднявшись из воды, сверкающая, горделивая, словно Фетида, она была уверена, что одержала надо мной верх и торжествовала свою победу.
Она приподняла Виолетту, заключив ее в объятия; та метнула взгляд в мою сторону, словно извиняясь: «Лишь тебе в угоду и по твоему приказанию я иду на все это».
Шторы были задернуты, и комнату освещали лишь слабые отблески огня.
Обе, продрогшие, подошли к камину, но графиня, похоже, заботилась только о Виолетте. Я слышал, как она вытирала ее, воздавая хвалу каждой части тела, где задерживалась ее рука, ни одна не была обделена ласками и лестью – шея, руки, спина, затем последовали плечи, грудь, бедра. Сама она обсохла, казалось, от собственного жара; Виолетта же была пассивна и безучастна, она просто не противилась графине.
Время от времени графиня укоряла ее в холодности:
– Ты не целуешь мою грудь, неужели она тебе не нравится? А мой пушок, он такой мягкий, отчего ты не разглаживаешь его руками? Предупреждаю: я вся горю, и вскоре твоим пальцам и твоему рту предстоит вернуть мне все, чем я одарила тебя, и довести меня до высшей точки…