– Роман, – театрально заламывая руки, воскликнула Калерия Леонидовна, – это вы?!
– Я, и у меня к вам просьба, – начал Роман, проходя вместе с ней в комнату. – Не одолжите ли пару новых журнальчиков по современному дизайну. Прошу только у вас, Калерия Леонидовна, вы у нас одна такая продвинутая в этом вопросе.
– Двинутая? – не поняла та, приподнимая бровь и что-то вспоминая.
– Продвинутая, в смысле – отлично владеющая ситуацией, – поправился Роман.
– Ах, молодой человек, спасибо. А то я все думаю о своем. Двинутая. Да, – она с энтузиазмом схватила его за руку, – что я вам сейчас скажу! Это не я двинутая!
– Я совсем не это хотел сказать, – проблеял Ромка, подозревая, что пожилая дама не понимает молодежный сленг.
– Это он двинутый! – Она потащила его к окну и уткнула носом в занавеску, собираясь доверить страшную тайну. – Я стояла здесь! Вот на этом месте. А он шел там, – ее рука, описав дичайший с точки зрения циркуля круг, указала на улицу. – Он шел в рубашке и босиком! Он начал писать эпопею, наверняка о трудовом подвиге российских миллионеров, а здесь есть от чего сойти с ума. Уж поверьте мне, с одним из них я прожила долгую и несчастливую жизнь.
– Конечно, конечно, – сразу согласился Шереметьев, думая, что Чебушевская имеет в виду великого русского писателя Толстого, произведениями которого бредила во сне и наяву. – Шел и шел, чего тут такого странного? Он любил ходить босиком. Прошел, и все.
– Нет не все, – возразила Чебушевская, – он помахал мне рукой!
– Что вы говорите, – изумился Ромка, уверенный в том, что на этот раз старушка точно сбрендила. – Вам так повезло, Лев Николаевич помахал вам рукой, ну, надо же, завидую.
– Какой Лев Николаевич, – Калерия Леонидовна отстранилась от окна и недоуменно посмотрела на гостя. – Я говорю про Дмитрия Одинцова, молодой человек!
– Вы говорите про Одинцова?! – спохватился тот. – Тогда давайте говорить сначала.
Лучшего собеседника, понимающего ее с полуслова, Калерии Леонидовне было не найти.
Через два часа довольный Шереметьев, вооруженный стопкой журналов, стучался в дом Шаховых. Там уже слышалась возня и девичий смех. Он расправил плечи, выпятил грудь, изобразив последний вздох мачо, и толкнул дверь. Чуть не сбившая его с ног собака пулей вылетела во двор, раскидав журналы по крыльцу. Следом за ней вывалились три девицы, разглядывая его, как каменного гостя. С первого взгляда он понял причину их негативной реакции – девицы были в натуральном виде, без единого намека на макияж: блеклые, с синими подглазинами, бледными губами. Краше, что называется, в гроб кладут. Шереметьев присвистнул от неожиданности, но вовремя спохватился и переадресовал свой свист ротвейлерше. Он был рад – Алиса сегодня не казалась ему богиней, тем легче будет обратить его внимание на Анюту.