Вслух Баурджин этого не сказал, просто подумал. Махнул рукой:
– Хватит про грамотея. Про остальных рассказывай.
– Про остальных… – послушно кивнув, Гаарча озадаченно почесал подбородок. – Не знаю даже, что про них и говорить-то. Прям и совсем нечего сказать, клянусь Христородицей! Ничем не примечательны эти парни.
– Ладно, – устало махнул рукой Баурджин. – После разберусь. Иди работай.
Стряхнув с себя снег, молодой командир направился к озеру. Небо уже сделалось темно-голубым, красивым, с бледно-серебристыми искорками звезд. Над дальними сопками разливался сверкающим пламенем оранжевый закат, и последние лучи солнца ласково поглаживали небо.
– Гамильдэ-Ичен, – останавливаясь, тихо промолвил юноша.
Деловито раскладывавший на снегу мясо парнишка немедленно обернулся и хлопнул глазами – и в самом деле, круглыми, серо-голубыми, большими, живо напомнившими Дубову русских красавиц. Не русской ли была мать этого паренька?
– Да, господин? – Гамильдэ-Ичен шмыгнул носом.
– Долго тебе еще? – Баурджин кивнул на мясо.
– До темноты думаю успеть, господин. Или надо быстрее?
– Не торопись. Ты хорошо знаешь всех наших? Ну, из нашего десятка?
– Думаю, что достаточно хорошо, господин.
Эх, как резало слух это – «господин»! Так и хотелось, сказать, чтоб парень говорил «товарищ сержант».
– Вот что, – Баурджин благосклонно кивнул. – Расскажи-ка мне обо всех. Но не все подряд, а только хорошее.
– Хорошее?! – Гамильдэ-Ичен улыбнулся так ясно и радостно, что и Баурджин невольно растянул губы. – Да, они все хорошие люди. Вот взять хотя бы Кооршака с Юмалом. Оба такие здоровенные, но очень уважительные к старшим, а к малышам – добрые. А какие они охотники! Я, конечно, над ними иногда подшучиваю, может быть, даже обидно, но они только смеются – добрые!
– Об Ильгане с Цыреном что скажешь?
– Замечательные пастухи! Так любят лошадей, что иногда кажется, ни одна мать детей своих так не любит.
– Да ну?
– Именно так, господин.
– Называй меня по-простому – Баурджин, ведь мы же товарищи.
– Не могу, господин.
– Почему же?
– Ты старше меня, к тому ж – командир моего десятка.
Ну надо же – старше. Какой славный юноша…
– Ты продолжай, продолжай, Гамильдэ-Ичен. Очень интересно тебя слушать.
– Правда?! А все говорят, что я пустоглазый болтун!
– Клянусь Христородицей!
Поговорив с парнишкой, Баурджин ласково с ним простился и по очереди подошел ко всем остальным, находя для каждого доброе слово. В общем, всем рассказывал, какие они хорошие, действуя точно так же, как гоголевский Чичиков по приезде в губернский город. И дивиденды получил подобные же: парни были просто восхищены своим десятником! И никого другого им было не надо!