Но сейчас и эта охрана казалась совсем ненужной. Сейчас все те разговоры и планы, что были выстроены вместе с отцом, а потом повторены и проработаны в подробностях с остальными – сейчас все это казалось далеким и таким необязательным, скучным, словно бы уже произошедшим давным-давно…
Ольга чувствовала усталость. Нет, не физическую, какая бывает после монотонной продолжительной работы, а усталость душевную, которая привносит во все восприятие окружающего мира равнодушие и тоску, нежелание что-то делать, что-то говорить, к чему-то стремиться. И даже Аркадий Ильич вдруг стал не тем злодеем, надевшим маску доброжелательного благодетеля, а совсем обычным человеком, прохожим по жизни, которых мимо снует всегда множество… И удивление вызвал Андрей, неотрывно преследующий автобус на своем «Харлее». Не понималось, что надо ему, зачем он едет так неотрывно и рискует, не на дорогу глядя, а стремясь в окно автобуса заглянуть.
Но еще пять минут прошло, и снова настроение сменилось. Ольга увидела, как что-то рассказывает, посмеиваясь, Аркадий Ильич какому-то мужчине, сидящему рядом с ним, склоняется почти к уху собеседника, и снова вспыхнула в душе ненависть к этому человеку, снова силы появились, желание не просто защититься, а отомстить за мать, за отца, за себя, и отомстить страшно. И не физическую боль причинить, а моральную, унизить, растоптать словами, показать свое презрение, и сделать это лучше не наедине, а прилюдно, потому что прилюдный позор таких людей всегда бьет больнее…
Но она опять, из-за опасения впасть в отчаяние и натворить чего-то уже сейчас, чем сорвала бы подготовленную отцом и другими работу, начала себя искусственно сдерживать, и от этого сдерживания, как к естественному следующему этапу, снова вернулась к равнодушию и апатии, почти к безысходности… И такие перепады настроения длились долго, до тех пор, пока автобус не въехал в ворота кладбища, и вокруг не началась какая-то суета, совсем ненужная тем, кого эти люди собрались провожать…
* * *
Максим Юрьевич Шторм, как и обещал брату, приехал не на кладбище, а к дому, правда, в квартиру предпочел не подниматься. Дождался внизу, когда вынесут гроб, постоял вместе со всеми рядом и не привлекал к себе постороннего внимания своим гражданским костюмом. Слишком много собралось здесь людей, не знающих друг друга, и затеряться среди них было нетрудно. Когда гроб вынесли и поставили на табуретки как раз в том месте, где была взорвана машина с Людмилой Анатольевной, Максим Юрьевич постоял рядом с гробом точно так же, как стояли другие. Кивнул брату, показывая, что он здесь, но разговаривать с ним не захотел, и аккуратно сдвинулся сначала за чужие широкие плечи, потом и вовсе за автобус. Хотелось вообще уйти, спрятаться, стать невидимым…