Пещера была сырая и холодная. Посиневшие руки и ноги немели – чеченец связал конечности тонким и прочным синтетическим шнуром, который врезался в кожу и мешал кровообращению. Хорошо хоть кляп чеченец вытащил.
– Теперь ты мой. И мне, наконец-то, повезло... – В голосе слышалась откровенная радость. – А то всем другим везло, всем вокруг везло, а меня судьба, как меченого, все стороной обходила. Обидно... А ведь я не самый плохой человек, солдатик. И тоже заслужил хорошую жизнь. Теперь вот легче жить будет. Ты мне поможешь жизнь мою устроить...
Он не спрашивал, он утверждал, убежденный в своем праве на лучшую жизнь.
В пещере было сумрачно. Слабый свет падал только откуда-то сверху, из высокой расщелины, и освещал только часть лица чеченца, и то едва-едва, делая радостную улыбку зловещей и недоброй. Но разговаривать с ним, ни со злым, ни с добрым и радостным, Анатолий желания не испытывал. И при этом старался тщательно проанализировать ситуацию, чтобы понять ее и попытаться найти путь к спасению.
– У меня еще дела... – Чеченец встал, хотя выпрямиться во весь рост под склоном пещеры было невозможно, и потому он голову держал склоненной. – Ты полежи тут... Если хочешь кричать – кричи. Все равно тебя никто не услышит. Здесь места такие, что никто сюда по доброй воле не ходит. Проклятым местом считается. Уже много веков... Покричишь, устанешь, перестанешь... Я сегодня не появлюсь. А если завтра, то только к вечеру... С голода не умрешь, ты казенными харчами откормленный. Попей вот про запас, не то язык трескаться начнет...
Он наклонился над Анатолием с флягой, и пленник жадно приложился к горлышку, прекрасно понимая, что жажда за два дня может отнять у человека слишком много сил. А силы еще могут ему ой как понадобиться.
Вернулся Ваха, как и обещал, через день, к вечеру следующего. Такой же довольный. Впрочем, он всегда старался быть довольным, как узнал Анатолий впоследствии. Конченый оптимист. Вернулся, и без долгих разговоров начал вытаскивать пленника из пещеры. Сопротивляться смысла не было, и Анатолий помогал ему, насколько мог. А на свежем воздухе, не дав Юденичу оглядеться, Ваха натянул пленнику на голову мешок, развязал ноги и повел с собой. И не забывал предупредить, где можно споткнуться и упасть. Так и вышли к дороге. Там ждала машина. В машине Ваха ноги опять связал, а мешок с головы не снял. Таким вот слепым кулем и приехал Анатолий в село, где провел уже полгода...
* * *
Воспоминания добавили злости, следовательно, добавили и сил. Дрова стали колоться легче. Снова колоды разваливались с первого удара на две половины. И остановки для отдыха не требовалось. Если головы мерзких подростков и голова самого Вахи уже представлялись с трудом, то цепи на ногах виделись явственно. Наверное потому, что они и сейчас мешали. И Анатолий представлял, как он бьет колуном по этим цепям, как разносит на пружинки замок, как обретает свободу передвижения... Впрочем, он отдавал себе отчет, что, перерубив цепь, он выиграет только часть свободы. Свободным он станет только тогда, когда получит в руки автомат. Может быть, сейчас момент и подходящий... Мальчишки не показываются... Ворваться в дом, найти автомат... Лучше бы, если свой. Стрелять, конечно, он ни в кого не будет. Но с автоматом в руках он уже обретет свободу. И пусть это будет свобода в окружении врагов, но и она тоже позволяет чувствовать себя сильным, и самому за свою жизнь отвечать.