Отец Артемий не стал, похоже, вызывать лифт и, как бегемот, затопал бегом вниз по лестнице.
– В магазин понесся... – изрек пророческим тоном Леня.
– У тебя, господин подполковник, – засмеялся я, – появились садистские манеры. Человек, наверное, с похмелья мучился, пришел к тебе с чистой душой, а ты его...
– Мне просто горько. За жизнь такую горько. За всех горько. И за тебя тоже горько. Как тебя из армии выбросили? Командира одного из лучших батальонов – и под сокращение с чьей-то дурной руки. И за себя обидно. За что, спрашивается, я руку потерял? Для кого старался, страдал? Для чего жизнью рисковал? Чтобы эти малограмотные ублюдки за мой счет жили? И других бы заставляли жить, как им удобно?
– Что ж, я тебя понимаю, – согласился я. – Справедливости в жизни и мне хочется.
– А кто их настоящей жизни учить будет, кроме старого опытного вояки... Не в ихнем же училище... – Леня не мог уняться, пока рука не дотянулась до стакана. И только опорожнив его, перевел дух.
– Вижу, какой из тебя учитель получился... – мне было откровенно весело. Так весело, что и я еще выпил, хотя знал, что возвращаться придется за рулем.
– Учитель... – вдруг, в противоположность моему веселью, помрачнел подполковник и потрогал синюю щеку. – Учитель, мать ее за ногу...
– Это тебя кто – не ученики случайно? – поинтересовался я снова. – Или воспитанники детского сада, в котором дежуришь?
Он вдруг рассмеялся совсем трезво. Быстро умеет Проханов переходить от мрачности к веселью. И иногда мне кажется, что он умеет трезветь усилием воли.
– Все равно не поверишь.
– Расскажи. Вдруг да...
– И смех и грех, честное слово. Сижу дома, никого не трогаю. И даже, представляешь, не выпил, на дежурство вечером надо было заступать. А к работе я, как к службе, строго... Звонок, значит, в дверь. Открываю. Стоит девчонка...
Замок ставили те парни, которым новая жена, едва появившись в этой квартире, заказала металлическую дверь. И они, естественно, подумать не могли, что ставить надо такой, с которым легко мог бы справиться однорукий человек. Однако жене требовался замок повышенной секретности. Товар, которым она торговала на базаре – кофточки, юбки, блузки, – хранился дома. Вот такой заковыристый замок и поставили. Снаружи-то еще ладно – открывается двумя ключами, но, по крайней мере, строго последовательно, без суеты и напряжения. Один ключ повернул, потом другой. Главное, если сильно пьяный, не спутать, каким ключом пользоваться первым, каким вторым. А они очень похожи. Изнутри же требовалось отжимать одновременно две пружины. Культя подполковника с трудом и с болью втискивалась в промежуток между рычажком, который следовало отжимать, и металлическим же усиленным косяком. Здоровой левой рукой приходилось поворачивать дверную ручку. При этом руки держать крест-накрест, что тоже не всем удобно.