2) Да здравствует великая социалистическая Албания! (Албанцы бурно аплодировали.)
3) СССР предает мировое коммунистическое движение (посол В.С. Червоненко на сцене, на отдельном стуле, весь в поту).*
* Позже, в 1968 году, Червоненко был послом в Праге – ехал впереди нашей танковой колонны. Затем – посол во Франции. В одной из поездок в Париж я не раз с ним встречался. Теперь это странно, тогда – ничего.
Ну а мы спрашиваем нашего кинематографиста (переводит Соня): до каких же пор мы будем ездить по военным музеям? Ну хотя бы одна какая-то редакция. Одна встреча с писателями!
Кинематографист пожал плечами:
– Я выйду, посоветуюсь с кем следует по телефону.
Минут через десять возвращается:
– Значит, так: невежливо задерживать гостей, если они этого не хотят. Билеты в Москву вам заказаны на послезавтра (т.е. дней за пять-шесть до конца официального срока нашей поездки).
Не помню, но чуть ли не в тот же вечер мы ужинали в резиденции посла, он просил нас быть, чтобы принять участие в разговоре с “одним лицом”.
Этим лицом оказался Чжоу Эньлай.
Разговор был интересный. Чжоу – интересный человек, образованный (не раз слышал, что он учился в Сорбонне, но не нашел этому подтверждения в энциклопедиях).
Я спросил: помнит ли он нашу встречу шесть лет назад в театре теней? Оказалось, помнит.
Чжоу старался приглушить значение конфликта.
Беседа была интересной и отнюдь не откровенной. Когда мы вышли проводить его к машине, Чжоу сказал:
– Нет-нет, нам ни в коем случае нельзя ссориться! – Подумал. – Потому что мы дети одной матери: Октябрьской революции.
Ну а уезжали мы так: приехали в аэропорт, а там уже ждет нас Червоненко. Нас это удивило, тем более что и разговор с ним как-то не клеился.
Объявили посадку на советский самолет Пекин-Москва. Мы с Собко пошли на летное поле, а там толпа человек двести-триста окружила самолет и нас к трапу не пропускает. Наш экипаж машет нам с трапа, зовет, но нас не пускают к ним, их – к нам. Время вылета давно минуло, самолет не взлетает. В таком положении прошло часа полтора, а то и больше. Тут вышел на поле наш посол, взял нас за руки и повел. Толпа расступилась. Мы поднялись в самолет и полетели. Вылет задержался часа на три-четыре.
Как получается – я рассказываю о “китайской” весне 1989 года, а мне рассказывается об осени 1962-го? И даже – об осени 1956-го? И, наверное, нужно себе в таких случаях доверять: пишется – пиши, ради чего – позже прояснится. Ведь уже и нынче было со мной так же: пребывание в Америке в 1986 году вызвало в памяти первую поездку в году 1978-м. Хотя общего между тем и другим нет.