Я побоялся в такие времена быть замешанным в политическое дело и промолчал; сознаюсь, эта была подлая трусость с моей стороны, но не преступление.
— Понимаю; вы умыли руки, вот и все.
— Да, господин аббат, — отвечал Кадрусс, — и совесть мучит меня за это день и ночь. Клянусь вам, я часто молю бога, чтобы он простил мне, тем более что это прегрешение, единственное за всю мою жизнь, в котором я серьезно виню себя, — несомненно причина всех моих бед. Я расплачиваюсь за минуту слабости; поэтому-то я всегда говорю Карконте, когда она жалуется на судьбу: «Молчи, жена, видно, так богу угодно».
И Кадрусс с искренним раскаянием опустил голову.
— Ваше чистосердечие заслуживает похвалы, — сказал аббат, — кто так кается, тот достоин прощения.
— К несчастью, — прервал Кадрусс, — Эдмон умер, не простив меня.
— Он ничего не знал… — сказал аббат.
— Но теперь он, может быть, знает, — возразил Кадрусс, — говорят, мертвые знают все.
Наступило молчание. Аббат встал и в задумчивости прохаживался по комнате, потом возвратился на свое место и снова сел.
— Вы мне уже несколько раз называли какого-то господина Морреля, сказал он. — Кто это такой?
— Это владелец «Фараона», хозяин Дантеса.
— А какую роль играл этот человек во всем этом печальном деле? спросил аббат.
— Роль честного человека, мужественного и отзывчивого. Он раз двадцать ходатайствовал за Дантеса. Когда возвратился император, он писал, умолял, грозил, так что при второй реставрации его самого сильно преследовали за бонапартизм. Десять раз, как я вам уже говорил, он приходил к отцу Дантеса с намерением взять его к себе, а накануне или за два дня до его смерти, как я тоже вам уже говорил, он оставил на камине кошелек с деньгами; из этих денег заплатили долги старика и на них же его похоронили, так что бедняга мог по крайней мере умереть так же, как жил, не будучи никому в тягость. У меня и по сей день хранится этот кошелек, большой красный кошелек, вязаный.
— Этот господин Моррель жив? — спросил аббат.
— Жив, — сказал Кадрусс.
— И, верно, небо благословило его — он богат, счастлив?..
Кадрусс горько усмехнулся.
— Счастлив, вроде меня, — сказал он.
— Как, господин Моррель несчастлив? — воскликнул аббат.
— Он на краю нищеты, господин аббат, и, что еще хуже, ему грозит бесчестие.
— Почему?
— Дело в том, — начал Кадрусс, — что после двадцатипятилетних трудов, заняв самое почетное место среди марсельских купцов, господин Моррель разорен дотла. Он потерял в два года пять кораблей, стал жертвой трех банкротств, и теперь вся его надежда на этот самый «Фараон», которым командовал бедный Дантес; он скоро должен возвратиться из Индии с грузом кошенили и индиго. Если этот корабль потонет, как и другие, господин Моррель погиб.