. Так вы собираетесь держать перед этими варварами торжественную речь на латыни?
– Ничего не поделаешь: ведь они не знают французского, – ответила Маргарита.
– Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что скажут они?
– Женщина более кокетливая, чем я, ввела бы вас в заблуждение и сказала бы, что она импровизирует, но вас, мой Гиацинт, я обмануть не способна: мне заранее сообщили их речь, и я на нее отвечаю.
– А разве польские послы приедут так скоро?
– Они не приедут, они уже приехали утром.
– И об этом никто не знает?
– Они приехали инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, – сделала в духе Цицерона, – вы услышите, – продолжала Маргарита с легким оттенком педантического удовлетворения. – Но оставим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что было с вами.
– Со мной?
– Да, с вами.
– А что со мной было?
– Вы напрасно храбритесь, я вижу что вы слегка побледнели.
– Вероятно, я слишком много спал, и в этой вине я чистосердечно раскаиваюсь.
– Полно, полно! Не прикидывайтесь, я все знаю.
– Будьте добры, жемчужина моя, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.
– Скажите откровенно: о чем вас расспрашивала королева-мать?
– Королева-мать? Меня?! Разве она собиралась говорить со мной?
– Как?! Разве вы с ней не виделись?
– Нет.
– Ас королем Карлом?
– Нет.
– Ас королем Наваррским?
– Нет.
– Но с герцогом Алансонским-то вы виделись?
– Да, сию минуту я встретился с ним в коридоре.
– И что он вам сказал?
– Что ему нужно отдать мне какие-то распоряжения между девятью и десятью часами вечера.
– И это все?
– Все.
– Странно!
– Что же тут странного, скажите мне наконец!
– Странно то, что вы не слыхали никаких разговоров.
– Да что случилось?
– А случилось то, несчастный, что сегодня вы весь день висели над пропастью.
– Я?
– Да, вы!
– Но почему же?
– Слушайте. Вчера ночью де Муи застали в покоях короля Наваррского – его хотели арестовать; де Муи убил трех человек и убежал; его не узнали, но обратили внимание на пресловутый вишневый плащ.
– И что же?
– А то, что этот вишневый плащ, который однажды ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других; вас подозревают и даже обвиняют в этом тройном убийстве. Утром вас хотели арестовать, судить и, быть может, – кто знает? – приговорить к смертной казни; ведь вы, чтобы спасти себя, не признались бы, где вы были, не правда ли?
– Сказать, где я был? – воскликнул Ла Моль. – Выдать вас, мою прекрасную королеву! О, вы совершенно правы: я умер бы, распевая песни, ради того, чтобы ваши прекрасные глаза не уронили ни одной слезинки!