Увидев молодого человека, донья Флора вскрикнула от удивления, впрочем, скорее от радости, словно появление незнакомца сулило ей и отцу спасение, ниспосланное небом.
Дон Иниго, казалось, понял, что отныне их судьба будет зависеть от этого молодого человека, а не от шайки разбойников.
Но дон Иниго был горд и первым не стал заводить разговор; он сжимал рукоятку окровавленного кинжала, приставив его к груди дочери, и, как видно, выжидал.
И Сальтеадор заговорил.
– В вашей храбрости я не сомневаюсь, сеньор, – начал он, – но, право, вы поступаете весьма самонадеянно, пытаясь защищаться иголкой, когда на вас нападают двадцать человек, вооруженных кинжалами и шпагами.
– Если б я защищал свою жизнь, это было бы действительно безумием, – отвечал дон Иниго. – Но я решил сначала убить ее, а потом себя. И, вероятно, так мне и придется сделать, а это нетрудно.
– А почему же вы хотите убить сеньору» а потом и себя?
– А потому, что нам угрожало насилие, и мы предпочли смерть.
– Сеньора ваша жена?
– Нет, дочь.
– Во сколько же вы оцениваете свою жизнь и честь вашей дочери?
– Свою жизнь я оцениваю в тысячу, крон, а чести моей дочери нет цены.
– Сеньор, я вам дарую жизнь, – произнес Сальтеадор, – что же касается чести сеньоры, то здесь ваша дочь будет в такой же безопасности, как в доме своей матери, под ее, опекой.
Раздался недовольный ропот разбойников.
– Прочь отсюда! – приказал Сальтеадор, протягивая руку.
И разбойники стали поспешно выходить из комнаты, а он все стоял с простертой рукой, пока последний не скрылся за дверью.
Сальтеадор затворил дверь, потом вернулся к дону Иниго и его дочери, которые следили за ним с удивлением и тревогой.
– Сеньор, их надобно извинить, – сказал он, – ведь они грубы, неучтивы, не дворяне, как мы с вами.
Дон Иниго и его дочь, казалось, немного успокоились, но они по-прежнему смотрели с удивлением на разбойника, заявившего, что он дворянин, впрочем, его манеры, достоинство, с которым он держался, его речи – словом, все говорило о том, что он не лжет.
– Сеньор, – произнесла девушка, – у моего отца, как видно, не хватило слов, чтобы поблагодарить вас. Позвольте же мне сделать это и от его имени, и от своего.
– Ваш отец прав, ибо благодарность, произнесенная такими прекрасными устами, гораздо ценнее, чем благодарность самого короля. – Затем он повернулся к старику и продолжал:
– Мне известно, что вы спешите в путь, сеньор.
Куда же вы направляетесь?
– В Гранаду, по велению короля.
– Ах, вот что! – с горестной усмешкой произнес молодой человек. – Весть о его прибытии дошла и до нас. Вчера мы видели солдат – они обстреляли горы: королю угодно, – так он сказал, – чтобы двенадцатилетний мальчишка прошел из Гранады до самой Малаги, держа в руках по мешку с золотыми монетами, слыша от всех встречных обычное напутствие: «С богом путь свой продолжай!»