– Совершенно точно.
– Это чрезвычайно остроумно.
– Наказание возымело необыкновенное действие: я думал, что они взбунтуются – глаза у них сверкали, зубы лязгали.
– Они были голодны, тысяча чертей, – сказал Шико. – Вполне естественно.
– Вот как! Они были голодны?
– Разумеется.
– Вы так считаете? Вы так думаете?
– Я просто уверен в этом.
– Так вот, в тот вечер я заметил одно странное явление и хотел бы, чтобы о нем высказались ученые. Я призвал брата Борроме и дал ему указание насчет отмены одного блюда, а также ввиду мятежного настроения отменил вино.
– Дальше? – спросил Шико.
– Наконец, чтобы увенчать дело, я велел проделать дополнительное воинское учение, ибо желал окончательно сокрушить гидру мятежа. Об этом, вы, может быть, знаете, говорится в псалмах. Подождите, как это: «Cabis poriabis diagonem». Эх, да вам же это, черт побери, невдомек.
– «Proculcabis draconem» 8, – заметил Шико, подливая настоятелю.
– Draconem, вот-вот, браво! Кстати о драконах: попробуйте-ка угря, он изумителен, просто тает во рту.
– Спасибо, я уже и так не могу продохнуть. Но рассказывайте, рассказывайте.
– О чем?
– Да о том странном явлении.
– Каком? Я уже не помню.
– Том, которое вы хотели предложить на обсуждение ученых.
– Ах да, припомнил, отлично.
– Я слушаю.
– Так вот, я велел провести вечером дополнительное учение, рассчитывая увидеть негодников обессиленными, бледными, потными. Я даже подготовил проповедь на текст: «Ядущий хлеб мой…»
– Сухой хлеб, – вставил Шико.
– Вот именно, сухой, – вскричал Горанфло, и циклопический взрыв хохота раздвинул его мощные челюсти. – Уж я бы поиграл этим текстом и даже заранее целый час посмеивался по этому поводу. Но представьте себе – во дворе передо мною оказывается целое войско необыкновенно живых, подвижных молодцов, прыгающих, словно саранча, и все – под воздействием иллюзии, о которой я и хочу узнать мнение ученых.
– Какой же такой иллюзии?
– От них даже за версту разило вином.
– Вином? Значит, брат Борроме нарушил ваш запрет?
– О, в Борроме я уверен, – вскричал Горанфло, – это олицетворенное нерассуждающее послушание. Если бы я велел брату Борроме поджариться на медленном огне, он тотчас же пошел бы за решеткой и хворостом.
– Ведь вот как плохо я разбираюсь в лицах! – сказал Шико, почесав себе нос. – На меня он произвел совсем иное впечатление.
– Возможно, но я-то, видишь ли, своего Борроме знаю, как тебя, дорогой мой Шико, – сказал дом Модест, который, пьянея, впадал в чувствительность.
И ты говоришь, что пахло вином?
От Борроме – нет, от монахов – как из бочки, да к тому же они были словно раки вареные. Я сказал об этом Борроме.