– Ах ты, боже мой, – сказал Борроме, – я не прочь повидать и господина герцога.
– Ну вот еще!
– Ведь вы же его знаете: если только я упущу его и он уедет к своей любовнице, до него уж никак не добраться.
– Это другое дело. Теперь, когда я знаю, с кем у вас дела, я вас пропущу; прощайте, желаю удачи!
Борроме, увидев, что дорога свободна, бросил Никола Пулену в ответ на все его пожелания беглое «прощайте» и помчался вперед.
– Ну-ну, опять что-то новенькое, – сказал себе Никола Пулен, глядя вслед постепенно исчезающей во тьме рясе монаха, – но на кой черт мне знать, что происходит? Неужели я вхожу во вкус того, что вынужден делать! Фу-у!
И он пошел спать не с тем спокойствием, какое дает человеку чистая совесть, но с уверенностью, которую нам придает во всех жизненных обстоятельствах, какие бы шаткие они ни были, поддержка человека, стоящего выше нас.
В это время Борроме продолжал бежать с быстротой, которую придает стремление наверстать упущенное время.
Он очень хорошо знал привычки господина де Майена, и у него имелись причины торопиться, которые он совсем не считал нужным объяснять г-ну Никола Пулену.
Во всяком случае, он добежал, задыхаясь и весь в поту, до дворца Сен-Дени как раз в тот момент, когда герцог и герцогиня переговорили о важных делах и г-н де Майен прощался с сестрой, чтобы, освободившись, поехать к той даме, живущей в Сите, на которую имел основание жаловаться Жуаез.
Основательно обсудив прием короля и план десяти, брат и сестра убедились в следующем:
Король ничего не подозревал, и напасть на него становилось день ото дня все легче.
Самое важное было организовать отделения Лиги в северных провинциях, пока король не оказывал помощи брату и совсем пренебрегал Генрихом Наваррским.
Из этих двух врагов следовало бояться только герцога Анжуйского с его потаенным честолюбием; что же касается Генриха, то через хорошо осведомленных шпионов было известно, что у него три или четыре любовницы и он совершенно поглощен любовными делами.
– Париж подготовлен, – громко говорил Майен, – но союз с королевской семьей придает силу политикам и подлинным роялистам; надо подождать ссоры между королем и его союзниками; непостоянный характер Генриха, несомненно, очень скоро приведет к разрыву. А так как нас ничто не торопит, – продолжал говорить Майен, – подождем.
– А я, – тихо говорила герцогиня, – нуждалась в десятке людей, рассеянных по всем кварталам Парижа, чтобы поднять Париж после намеченного мною удара; я нашла этих десять человек, и мне больше ничего не нужно.
Только они успели произнести – один свой монолог, другая свои замечания в сторону, – как внезапно вошел Мейнвиль с сообщением, что Борроме хочет говорить с герцогом.