На лице у короля не было ни намека на беспокойство или угрозу. Он, ясное дело, латыни не понимал.
– Сударь, – сказала Маргарита, – я жду, когда вы начнете задавать мне вопросы.
– Письмо это, видно, очень беспокоит вас, моя дорогая, – сказал король. – Не надо так волноваться.
– Сир, дело в том, что такое письмо – целое событие или должно считаться событием. Король ведь не посылает вестника к другому королю, не имея на то крайне важных причин.
– В таком случае перестанем говорить и об известии и о вестнике. Кажется, вы сегодня вечером даете бал или что-то в этом роде?
– Предполагала, сир, – удивленно ответила Маргарита, – но тут нет ничего необычного. Вы же знаете, что у нас почти каждый вечер танцы.
– А у меня завтра охота, очень большая охота.
– А!
– Да, облава на волков.
– У каждого свои развлечения, сир. Вы любите охоту, я – танцы. Вы охотитесь, я пляшу.
– Да, друг мой, – вздохнул Генрих. – И по правде говоря, ничего худого тут нет.
– Конечно, однако ваше величество сказали это со вздохом.
– Послушайте, сударыня, что я вам скажу.
Маргарита напряженно слушала.
– Меня тревожит одна вещь.
– Что именно, сир?
– Один слух.
– Слух?.. Ваше величество беспокоит какой-то слух?
– Что же тут удивительного, раз этот слух может вас огорчить?
– Меня?
– Да, вас.
– Сир, я не понимаю.
– А вы-то сами ничего не слышали? – продолжал Генрих тем же тоном.
Маргарита начала всерьез опасаться, что все это было способом нападения, избранным ее мужем.
– Я, сир, женщина, лишенная всякого любопытства, – сказала она, – и никогда не слушаю того, что трубят мне в уши. К тому же, я так мало значения придаю этим, как вы говорите, слухам, что, даже внимая им, почти ничего не расслышала бы. Тем более ничего не доходит до меня, раз я затыкаю себе уши.
– Так вы считаете, сударыня, что все эти слухи надо презирать?
– Безусловно, сир, особенно нам, королям.
– Почему нам в особенности, сударыня?
– Потому что о нас, королях, вообще так много судачат, что у нас покоя бы не было, если бы мы стали считаться с разговорами.
– Так вот, друг мой, я с вами вполне согласен и сейчас дам вам отличный повод применить свою философию.
Маргарита подумала, что наступает решительный момент. Она собрала все свое мужество и довольно спокойно ответила:
– Хорошо, сир. Сделаю это очень охотно.
Генрих начал тоном кающегося, который должен сознаться в тяжелом грехе:
– Вы знаете, как я забочусь о бедняжке Фоссэз?
– Ага! – вскричала Маргарита, видя, что речь пойдет не о ней, и принимая торжествующий вид. – Да, да, о малютке Фоссэз, о вашей приятельнице.
– Да, сударыня, – ответил Генрих все тем же тоном, – да, о малютке Фоссэз.