– Я этого не сказал, друг мой, – заметил Генрих, – я этого не сказал, это утверждаете вы.
– Это так, сударь, это так! – вскричала Маргарита. – Ваш вкрадчивый тон, ваше ложное смирение – все доказывает, что я права. Но есть жертвы, которых от своей жены не может требовать даже король. Покрывайте сами грехи Фоссэз, сир. Вы ее соучастник, это ваше дело: страдать должен виновный, а не невинный.
– Правильно, виновный. Вот вы опять напомнили мне выражение из этого ужасного письма.
– Каким образом?
– Да, виновный – по-латыни будет, кажется, nocens?
– Да, сударь, nocens.
– Так вот, в письме стоит: «Margota cum Turennio, ambo nocentes, conveniunt in castello nomine Loignac». Боже, как жаль, что при такой хорошей памяти я так мало образован!
– Ambo nocentes, – тихо повторила Маргарита, становясь белее своего крахмального кружевного воротника, – он понял, он понял.
– «Margota cum Turennio ambo nocentes». Что же, черт побери, хотел мой братец сказать этим ambo? – безжалостно продолжал Генрих Наваррский. – Помилуй бог, дорогая моя, удивительно, как это вы, так хорошо знающая латынь, еще не дали мне объяснения этой смущающей меня фразы.
– Сир, я уже имела честь говорить вам…
– Э, черт возьми, – прервал ее король, – да вот и сам Turennius бродит под вашими окнами и глядит ввысь, словно дожидается вас, бедняга. Я дам ему знак подняться сюда. Он человек весьма ученый и скажет мне то, что я хочу знать.
– Сир, сир! – вскричала Маргарита, приподнимаясь с кресла и складывая с мольбою руки. – Сир, будьте великодушнее, чем все сплетники и клеветники Франции.
– Э, друг мой, сдается мне, что у нас в Наварре народ не более снисходительный, чем во Франции, и только что сами вы.., проявляли большую строгость к бедняжке Фоссэз.
– Строгость, я? – вскричала Маргарита.
– А как же, припомните. А ведь нам здесь подобает быть снисходительными, сударыня. Мы ведем такую мирную жизнь: вы даете балы, которые так любите, я езжу на охоту, которая меня так развлекает…
– Да, да, сир, – сказала Маргарита, – вы правы, будем снисходительны.
– О, я был уверен в том, что сердце у вас доброе.
– Вы ведь знаете меня, сир.
– Да. Так вы пойдете проведать Фоссэз, не правда ли?
– Да, сир.
– Отделите ее от других фрейлин?
– Да, сир.
– Поручите ее своему личному врачу?
– Да, сир.
– И никакой охраны. Врачи молчаливы, им уж так положено. А солдаты привыкли болтать.
– Это верно, сир.
– И если, на беду, то, о чем говорят, правда и бедняжка, проявив слабость, поддалась искушению…
Генрих возвел очи горе.
– Это возможно, – продолжал он. – Женщина – сосуд скудельный. Res fragilis mulier est, как говорится в Евангелии.