.
– Прелестные ручки?
– А неужто тебе придет на ум хулить ручки герцогини де Монпансье, после того как ты неодобрительно говорил о ее плечах? Как ты строг, мой король! Как сурово относишься к прекрасным дамам, твоим подданным!
Король нахмурился и провел по лбу рукой – не менее белой, чем та, о которой шла речь, но заметно дрожавшей.
– Ну, ну, – сказал Шико, – оставим все это, я вижу, что разговор этот тебе неприятен, и обратимся к предметам, касающимся меня лично.
Король сделал жест, выражавший не то равнодушие, не то согласие.
Раскачиваясь в кресле, Шико предусмотрительно оглянулся вокруг.
– Скажи мне, сынок, – начал он вполголоса, – господа де Жуаез отправились во Фландрию просто так?
– Прежде всего, что означают эти твои слова «просто так»?
– А то, что эти два брата, столь приверженные один к удовольствиям, другой – к печали, вряд ли могли покинуть Париж, не наделав шума, один – развлекаясь, другой – стремясь самому себе заморочить голову.
– Ну и что же?
– А то, что ты, близкий их друг, должен знать, как они уцелели?
– Разумеется, знаю.
– В таком случае, Генрике, не слыхал ли ты… – Шико остановился.
– Чего?
– Что они, к примеру сказать, поколотили какую-нибудь важную персону?
– Ничего подобного не слыхал.
– Что они, вломясь в дом с пистолетными выстрелами, похитили какую-нибудь женщину?
– Мне об этом ничего не известно.
– Что они… Случайно что-нибудь подожгли?
– Что именно?
– Откуда мне знать? Что поджигают для развлечения знатные вельможи? Например, жилье какого-нибудь бедняги – Да ты рехнулся, Шико. Поджечь дом в моем городе Париже? Кто осмелился бы позволить себе что-либо подобное?
– Ну, знаешь, не очень-то здесь стесняются!
– Шико!
– Словом, они не сделали ничего такого, о чем до тебя дошел бы слушок или от чего до тебя долетел бы дымок?
– Решительно нет.
– Тем лучше… – молвил Шико и вздохнул с облегчением, которого явно не испытывал в течение всего допроса, учиненного им Генриху.
– А знаешь ли ты одну вещь, Шико? – спросил Генрих.
– Нет, не знаю.
– Ты становишься злым.
– Я?
– Да, ты.
– Пребывание в могиле смягчило мой нрав, но в твоем обществе меня тошнит. Omnia letho putrescunt 29.
– Выходит, что я заплесневел? – сказал король, – Немного, сынок, немного.
– Вы становитесь несносным, Шико, и я начинаю приписывать вам интриганство и честолюбивые замыслы, что прежде считал несвойственным вашему характеру.
– Честолюбивые замыслы? У меня-то? Генрике, сын мой, ты был только глуповат, а теперь становишься безумным. Это – шаг вперед.
– А я вам говорю, господин Шико, что вы стремитесь отдалить от меня моих лучших слуг, приписывая им намерения, которых у них нет, преступления, о которых они не помышляли. Словом, вы хотите всецело завладеть мною.