Он снова окинула взглядом великолепные ковры, расстеленные перед Уросом, все те дорогие вещи, что находились тут же, и вся ее жизнь показалась ей каким-то страшным сном, нескончаемой чередой непоправимых ошибок.
— Не знаю… — зашептала она, — Это было наваждение… злое колдовство… я, правда, не знаю…
Голос отказал ей, и ее лицо зарделось алым.
Урос не мог оторвать от нее глаз. Чистая, с затейливо уложенными косами, в новом платье из темно-оранжевой ткани, неуверенная и смущенная под его взглядом, стояла Серех перед ним, и он внезапно подумал:
«Словно невеста» — стих Саади пришел ему на ум.
И телесное притяжение и тоска еще раз оказаться как можно ближе к опасным авантюрам своего путешествия, и тайная, жгучая тяга к насилию, вспыхивающая в нем всегда при виде невинности, чистоты и смущенного девичьего лица, — все это сплавилось в нем в такую дикую страсть, что он одним рывком бросил Серех на постель. Секундой позже он уже разорвал на ней платье. От неожиданности и боли Серех закричала.
— Кричи, кричи… — прошептал Урос, впиваясь ей зубами в плечо, — это только начало.
Руки, зубы, все свое тело он превратил в орудие пытки, которым он наконец-то, наконец-то мог удовлетворить свою запретную, скрытую страсть и желание. Серех кричала не переставая. И с каждым ее криком обжигающий огонь проходил сквозь каждую пору его тела, и он находил все новые пытки для ее исцарапанной кожи, новые жестокие забавы… Урос открыл глаза. Одних только криков ему было уже недостаточно. Нет, он хотел ее видеть всю: ее перекошенный от боли рот, ее извивающееся тело. Он склонился к ней совсем близко и от того, что увидел, чуть не сошел с ума: лицо Серех светилось, сияло преображенное сильнейшим, вожделенным экстазом. И, наконец, он сам узнал этот отрешенный, жалобный стон — тот самый, что он подслушал лежа в бреду у костра, возле палатки маленькой кочевницы, — но в этот раз в сотни раз более страстный.
Гнев Уроса не поддавался описанию. Еще никто и никогда не смел его так жестоко осмеять, обмануть и унизить. Ее страстные стоны он, в своем заблуждении, принял за крики боли, думал, что позорит девушку, а на самом деле лишь возбуждал эту бесстыжую стерву.
И он принялся снова искать на ее теле нетронутые места, чтобы наконец-то превратить ее удовольствие в жестокую боль, и нашел на ее спине недавно зарубцевавшиеся раны, оставленные плеткой в руках Хаджатала. Ногтями он расцарапал их и они закровили. Серех выгнулась от боли, но ее крики донесли до его сознания, что и эта боль, лишь подстегнула ее удовольствие и подняла его на нечеловеческую высоту.