– Фголка! – захлебнулся далеко впереди Дениска. – Убеги свою твагь, сейчас стгажу пгоезжать будем!
Я послушно засунула упирающегося демона под душегрейку и понукнула нервную от присутствия нежити лошадку. Дед Митрофан недовольно подгонял запряженного в сани мерина, браня ленивую клячу такими залихватскими пассажами, что я заслушалась. Окоченевшие стражи переминались с ноги на ногу, дышали паром в лицо, уже впуская и выпуская из города всех без разбору. Груженная кожаными полотнищами подвода с пудом дурман-травы под вторым дном скользнула за городские ворота, а мы дружно перевели дыхание.
– Эй, пацан! – услышала я. – Грамоту дай посмотреть!
Я резко обернулась, глянула на не успевшего похмелиться, а оттого особенно злого стража и достала из седельной сумки помятую потрепанную грамотку с бахромистыми краями.
Фрол Петрович Топоркин – семнадцатилетний сирота, всю жизнь проведший в деревне Кукушкино под Варяжском-Заокским и мирно почивший от брюшного тифа по осени. Правда, о последнем обстоятельстве знала только я и прощелыга-пьяница, продавший мне грамоту за погнутый медяк. Страж нахмурился, долго рассматривал свиток, потом уставился на меня тяжелым немигающим взглядом, словно пытался пролезть под кафтан и рассмотреть нутро. Подо мной нетерпеливо заплясала лошадка, сзади доносились недовольные голоса выезжающих путников, которым я преградила путь. Я повела плечами, с утра слишком туго грудь перетянула и теперь дыхнуть не могла. Стражник ощупывал взглядом мое лицо. Когда за его спиной я увидела собственный лубяной портрет, приколоченный к доске, то сердце пропустило удар, но тут неожиданно подоспела помощь в смазливом усатом лице Дениски.
– Что пгоисходит?! – Он выскочил из ворот, как черт из табакерки. – Какого лешего ты моего пацана тогмозишь, каналья?! – залился Денис соловьем, плюясь в лицо и как бык выдыхая из ноздрей горячий сизый пар. – Мы тогопимся, обожги тебя комаг!
Звонкий голос Давидыва штопором вонзился в мою гудящую от недосыпа голову. Я вздрогнула, Страх за пазухой едва слышно тявкнул, а страж и вовсе сморщился, как прошлогодняя груша, и поспешно вернул бумажку.
Так началось мое возвращение в Торусь.
Триумфальным его, скажем прямо, не назовешь. Да я и не кичилась, обратно в родную берлогу меня тянула не ностальгия, а жажда мести. Сначала Арсений, колдун нечесаный, а потом Савков Николай Евстигнеевич, предатель неблагодарный, равнодушный свидетель попытки моего отравления, вроде бы я и не спасала его жалкой жизни в аду Мальи. Последнего товарища я найду, чего бы мне это ни стоило, а когда покончу с обоими, то с радостью дам деру в Серпуховичи.