Шустрик выдернул пучок сухих травинок, взял у Плотника плоскую кисть, обмакнул в ведерко и помазал травинки олифой, как соусом. Затаив дыхание, протянул сквозь решетку.
Зорька немного пофыркала, кося глазом на Корабельного Плотника. Но затем решилась, мягко схватила ротовыми пластинками пучок травы. И захрупала им, словно с детства ничего, кроме олифы в качестве подливки не ела.
– Вставайте, сони! – дернул друзей Шустрик. – Заработало! Красавица любит олифу!
– Ну, наконец-то! – пробурчал злой со сна Затычка. – Еще немного – и от горя я сам бы сено жевать начал!
– Значит, как я понимаю, переборочке некрашеной стоять? – спросил догадливый Корабельный Плотник.
* * *
Насколько раньше Зорька была капризной в еде, настолько теперь она стала прожорливой. Запасы травы таяли на глазах.
– Девицу украшает скромность и умеренность! – увещевал ее теперь Затычка, наблюдая, как птеригоплихтиха расправляется с очередной охапкой травы. – Если дело так пойдет, то ты из клетки выйти не сможешь! Придется стенки ломать! Опомнись, красавица! Не забывай о фигуре!
А Зорька слушала и ела.
Учитель Лабео, заглянувший в трюм, осмотрел разъевшуюся Зорьку и сказал:
– Ей необходимо двигаться. Надо хоть понемногу, но выгуливать. Трюм большой, место есть.
Данюшки с воодушевлением принялись за новое дело.
– Давайте сделаем из нее лихого скакуна! – предложил Затычка. – Будем в скачках участвовать.
Зорька свою будущую жизнь видела в других занятиях и лихим скакуном становиться не желала.
Как только Затычка забрался на нее, птеригоплихтиха крутанулась вокруг себя, не хуже перевертыша. Сбросила седока и спряталась за клеткой, приглашая поиграть в догонялки. Новое развлечение ей очень понравилось.
– Совсем необъезженная! – сказал Затычка, потирая шишку на лбу. – Эти хранители там, в Саду, ни черта не делают, только даром хлеб едят. Не могли ее под седло поставить!
Кто кого выгуливал – было совсем непонятно.
Зорька решила, что догонять куда интересней, чем убегать и тяжеловесным чугунным утюгом носилась за данюшками по трюму, только пар из ушей не пускала. (Впрочем, и ушей-то, как таковых, у нее не было… Попробуйте найдите уши у рыбы, хоть и сухопутной.)
Если друзья убегали, по Зорькиному мнению, неправильно, она негодующе фыркала, забиралась обратно в клетку, – и выманить ее оттуда было невозможно.
Посидев несколько минут, Зорька меняла гнев на милость, и все начиналось сначала.
После подобных развлечений она с удвоенным аппетитом накидывалась на еду.
– Не-е, я сдаюсь! – не выдержал как-то Затычка. – У меня такое чувство: мы только и делаем, что бегаем, да навоз убираем. Меня мама дома не узнает. Совсем ребенка заморили!