Овраг неожиданно закончился. Ругаясь на чем свет, Степан выполз наверх, перевернулся на спину, пошарил взглядом вокруг. Никого! Хотя пес его знает, что там, за деревьями.
Кажется, за прогалиной начинаются «минные поля», и, судя по тому, что даже в овраге припрятан самострел, разгуливать по ним не стоит.
«Что же остается? – подумал Степан. – Совершенно верно: воспользоваться советом Алатора – влезть на дерево и сидеть на ветке, как ворона. Хорошенькое занятие для здорового мужика, нечего сказать».
Но деваться, похоже, некуда. Степан поднялся и, в целях конспирации отойдя подальше от оврага, стал присматривать орясину. Елки, по понятным причинам, душу не грели. А другие деревца были в основном чахлыми, во всяком случае по Степановым меркам.
Наконец ему повезло, он набрел на дуб, а мог бы набрести на капкан… Дуб, стоявший в окружении елей, был не то чтобы могучий, но с виду вполне крепкий, способный выдержать Белбородко. Он подпрыгнул, тяжело повис на ветке, подтянулся, шаркая кедами по стволу. Дальше дело пошло веселее. Он поднялся метра на три и облюбовал «седло» в том месте, где ствол раздваивался. Уселся кое-как. Примостил на коленях самострел и принялся всматриваться в лес.
Сховался Степан как раз вовремя – из зарослей показался хазарин. Напоминал он торговца-абрека, разодетого ради заманивания покупателей в блестящие цацки, но забывшего погладить замурзанный пиджак. Из-под кольчуги высовывался одним краем подол рубахи – даже с такого расстояния было видно – засаленный и грязный, но из какой-то диковинной по здешним меркам ткани, наверное шелка. Над сапогами пузырились непонятного цвета штаны, опять же из драгоценной ткани и опять же засаленные до безобразия. Степан где-то читал, что обладатель шелковых одежд был защищен от многочисленных насекомых и потому, в отличие от основной массы народонаселения, не скреб себя поминутно, потому эта ткань ценилась на вес золота. И хазарин не чесался, зато он плевал… В одной руке он держал саблю, помахивая ей с нагловатой ленцой, словно какой-нибудь пастушок, сносящий ивовым прутом головы одуванчикам, только этот тип калечил не одуванчики, а лопухи и папоротники; в другой же – изрядный мосол, от которого то и дело отхватывал здоровенные куски. Жир тек по губам, спускался на подбородок, сползал на шею и, наконец, прятался за кольчужным отворотом, наверное, находя успокоение на волосатой груди.
Хазарин скрылся в буреломе, напоследок выбросив кость и отерев руку о подол рубахи…
Степан брезгливо поморщился: с гигиеной у них тут неважно.