Госпожа Неделина вошла в кухню и сразу увидела на столе салатницу с недоеденным салатом, пару грязных чашек и огромное бурое пятно на плите.
Раздражение на свою жизнь, на мужа, на сына, которым нет и не будет дела до ее проблем, неожиданно всколыхнулось в Варваре Несторовне неприязнью и осуждением. Один не уследил за кофе, другой разбросал грязную посуду…
Она обвела тоскливым взглядом новую кухонную мебель, микроволновку, комбайн, тостер, дорогой сервиз за стеклами навесного шкафчика и не ощутила былого довольства, интереса ко всем этим вещам. Они перестали привлекать ее, дарить радость и удовлетворение. И даже мысль о том, в какое неописуемое негодование пришли бы ее родители, окажись они в ее «бесовской» квартире, не пролила живительный бальзам на душу госпожи Неделиной.
В другой раз она бы принялась наводить порядок – мыть посуду, сметать крошки со стола, расставлять стулья, но сегодня ею овладело недовольство, отвращение к этой повседневной обстановке, к этим следам чужой небрежности.
Варвара Несторовна села на угловой диванчик и… заплакала. Она чувствовала себя частью этого стола, стульев, шкафчиков и посуды, ненужной и брошенной хозяевами, которые ушли заниматься более интересными, важными для них делами. Иван Данилович предстал перед ней стареющим, скучным и брюзгливым человеком, поглощенным своим бизнесом. С годами его привычка ворчать по любому поводу стала более заметна, а заботы, коими он осыпал «ненаглядную Вареньку», поутихли и из сумбурно-восторженных превратились в приевшиеся супружеские обязанности. Кажется, узы брака даже начали слегка тяготить господина Неделина. Во всяком случае, брюзгливо-недовольное выражение теперь появлялось на его лице куда чаще, чем прошлое обожание, поклонение и безграничная, самоотверженная преданность, готовность бросить к ногам жены все, чем он владеет, лишь бы заслужить ее улыбку, ее скупые, робкие ласки.
Хуже всего было то, что Иван Данилович совершенно избегал интимных отношений. Он стал поздно возвращаться домой, долго плескался в ванной, пил на кухне свой диетический кефир, кряхтя и заранее притворяясь нездоровым, входил в спальню, ложился в постель, отворачивался от жены и засыпал. Или делал вид, что спит. Гордость не позволяла Варваре Несторовне сделать первый шаг – приласкать мужа, показать ему свое желание…
– Гордячка! – с неутолимой злобой выговаривал ей отец, как только она подросла и начала проявлять характер. – Гордыня-то – у-уу-у! Смертныя грехи на тябе, девка! Сгоришь ты от гордыни своей, бесовское племя, спалисся, аки блудница содомова!