– Оставьте, мне интересно, – Яна вынула из кипы несколько листов. – Это ведь ваша соседка… Я и не подозревала, что вы так хорошо рисуете. Она вам позировала? – на одном дыхании произнесла Яна.
– Да-да, – торопливо повторил Браницкий, побледнев, – было дело. Но, как вы сами понимаете, это не значит, что… – он смущенно замялся, опустив глаза.
Потом вдруг поднял их, стрельнул в Яну вопрошающе-пытливым взглядом и быстро, порывисто заговорил:
– Когда мужчина осознает, что перешел некий возрастной рубеж, когда он понимает, что лучшая часть жизни – в прошлом, когда горизонты смыкаются и гаснут, он инстинктивно ищет некое полное жизни, молодости, задора существо, которое если бы даже и не могло вернуть всю полноту бытия, то хотя бы дало возможность вернуться в грезах к тем ослепительно прекрасным, невозвратно прошедшим дням, когда он сам, молодой и сильный, восторженный и наивный пленял и пленялся… когда мы… – трепещущим голосом продолжил он, растрогавшись собственной высокопарностью, – …стареем, каждая минута существования для нас невыразимо дорога, бесценна! – его дрожащий тенор поднялся до фальцета и, вибрируя на этой поэтической ноте, казалось, готов был найти спасение от этого дрожания в рыдании.
– И ваша соседка стала для вас таким существом, – пряча иронию за сочувственным тоном подытожила Яна.
– Да, – с трагическим пафосом выдохнул Браницкий. – А вы, собственно, по какому поводу? – вдруг перешел она будничный тон.
– По поводу Галкиной, – небрежно сказала Яна, искоса наблюдая за лицом Браницкого.
– Но милиция уже допросила нас, – он с недоумением смотрел на Яну.
– Я провожу собственное расследование, – сдержанно улыбнулась Яна, – и мне, Лев Сигизмундович, нужна ваша помощь.
– Да-да? – удивленно протянул он.
– Вам ведь известно больше, чем вы рассказали. Я пришла выслушать вас. Ради памяти этого полного задора существа, которое, увы, больше не будет пленять нас, скажите, что вы знаете об убийстве? – Яна была почти безучастна.
– Вы издеваетесь! – издал возглас возмущения Браницкий.
Его лицо из белого стало пергаментно-серым, морщин сразу прибавилось, он погас.
– Отнюдь. Я просто призываю вас быть верным вашим чувствам. Вы ведь питали к Галкиной чувства?
– В первый раз вы мне показались более деликатной, утонченной, нежной… – разочарованно вздохнул Браницкий, с оскорбленным видом уставившись в окно.
– Вы читаете Рютбефа? – с неожиданным подъемом воскликнула Яна, удовлетворенная тем, что видит перед собой книгу, явленную ей в видении, – это редкий случай…
Во время разговора она продолжала разбирать бумаги и вскоре наткнулась на знакомый том. Браницкий состроил горестную мину и процитировал: