Лекция была явно окончена, а мужики как сидели так и сидят, не шелохнувшись. Ну, не раскланиваться же. Встрепенулся Птахин, захлопал в ладоши, подавая пример. Мужики тоже захлопали. Кирилл, красный от стыда, начал собирать бумаги.
– Вопросы, мужики, задавайте вопросы! – крикнул Птахин. – Товарищ Градов ответит на любые вопросы!
Заросший бородой, будто лесной дух, старик приподнялся:
– А лечить-то народ где будете, гражданин объясняющий? В больнице?
– Лечить? От чего лечить? – озадаченно спросил Кирилл.
– От идиотизму-то где будут лечить?
В полном замешательстве Кирилл вытер пот. Издевается старик или на самом деле ничего не понял? Петя Птахин, однако, знал, как проводить линию партии.
– Ты, дядя Родион, думаешь, идиотизм у тебя в жопе, а он у тебя в башке. Понятно?
Мужики вяловато поржали. Старик мрачно сказал:
– И это есть.
– Лекция окончена, товарищи, – сказал Кирилл и тут вдруг подумал, что никому из этих людей он в товарищи не годится.
Все вышли в коридор. Из соседнего зала, то бишь церковного притвора, слышались взрывы смеха и какая-то неуклюжая возня. Кирилл от досады сломал свою папироску-«гвоздик».
– Этот Розенблюм, вот видите, умеет найти общий язык с колхозниками. Слышите, Птахин, какая живая реакция!
– Ну, не иначе как нееловские самогону туда протащили, забурели, вот те и ре-ак-ция.
Двери распахнулись, как бы под натиском бурнейших аплодисментов. Вышли нееловские мужики, все красные, смурные, гогочущие. Иные основательно покачивались. А вот и лектор, тот самый знаток крестьянских душ Розенблюм, и им оказывается, к полному изумлению Кирилла, не кто иная, как Цилька Розенблюм, одна из Нининых «синеблузовок», с которой он не раз «смыкался» во время жарких споров в Серебряном Бору на почве близости к генеральной линии партии. Молодая, рыжая и, несмотря на густую россыпь веснушек, не лишенная даже привлекательности женщина. Страннейшая комбинация одеяний – модная лет двадцать назад шляпка, военная гимнастерка, подпоясанная командирским ремнем, длинная юбка чтицы-декламатора, кирзовые сапоги – создавала даже определенный стиль.
– Да-да, товарищи, – говорила Цилька сопровождающим ее мужикам. – Британский лев сейчас – это главный враг мирового пролетариата.
Мужики реагировали с уважением.
– Лев, оно конечно, зверь серьезный, гибкий, окладистый. Ему-ить тоже жрать-то надо!
Кто-то хмыкнул, кто-то прыснул, лекция явно удалась: эх, час без горя!
Кирилл в изумлении смотрел на Цецилию. Ее появление в этом медвежьем углу, где так все не похоже на теоретические модели, где просто, честно говоря, руки опускаются, где испаряются самые строгие убеждения, обрадовало и вдохновило его: вот наша девчонка, москвичка, марксистка, большевичка, дерзко работает тут в самой гуще бывших антоновцев, значит, и повсюду есть наши, нас – тысячи, мы промоем глаза этому народу. Цецилия заметила его стоящим у стены, на которой еще видны были затертые образы святых, хохотнула и подошла с протянутой рукой.