Испокон веку союзный бюджет формировался преимущественно за счет РСФСР. На эти деньги жили почти все другие республики. Такого удара Горбачев точно не ожидал, но злиться теперь он мог исключительно на самого себя. Принятая с его подачи Декларация, предусматривала подобный фортель .
Вообще, если разобраться, более бредовой идеи, чем признание суверенитета живущих в едином государстве республик, трудно себе вообразить.
Представьте себе большую, дружную семью, в которой жена вдруг объявляет, что будет спать, с кем пожелает, муж – отказывается приносить зарплату, сын – демонстративно не приходит ночевать, дочь, напротив, водит клиентов домой, а старая бабка перегораживает общий коридор, требуя плату за проход. Но при этом все продолжают наперебой уверять, что они – единая семья, спаянная узами родства и взаимной любви.
То же самое начало происходить – в другом, понятно, масштабе – и в Советском Союзе. В борьбе за престол и Ельцин, и Горбачев жили не завтрашним днем, а исключительно сегодняшним, руководствуясь нехитрым принципом: чем хуже – тем лучше.
Ни у одного, ни у второго не было никакой внятной политической и экономической программы. Горбачев откровенно не понимал, что делать ему с разваливающейся державой. Ельцин же, напротив, предпринимал все возможное, дабы усугубить и без того незавидное положение противника: в этом и заключалась его политическая программа…
Но еще до кастрации союзного бюджета, Ельцин успевает нанести Горбачеву новый увесистый удар поддых.
10 июля 1990 года в Москве начинается ХХVIII съезд КПСС. По заведенной традиции, партийный съезд должен одобрить все, что было сделано прежде, и наметить программу на будущее. Но этот – последний в советской истории съезд – резко отличался от 27 предыдущих.
Компартия – была одним из главных рычагов Горбачева в политической борьбе. Ослабить ее, а пуще того распустить – означало лишить президента СССР последнего арьергарда. Этот-то путь и предпочел Ельцин.
Как ни странно, его тоже избрали делегатом съезда: от Свердловской парторганизации.
Бытует версия, что на съезде Горбачев рассчитывал задобрить вконец разбушевавшегося оппонента – найти консенсус, как любил он говаривать. Генсек намеревался даже ввести его в состав Политбюро, искренне полагая, что брошенная кость удовлетворит неуемные ельцинские амбиции.
Поздновато он спохватился! Это надо было делать году в 1986–1987-м, когда Ельцин спал и видел, как из кандидатов перейти в полноценные члены . Своему окружению он жаловался не раз, что вот Гришин, даром что бюрократ и ренегат, входил в Политбюро, а его, борца и трибуна, зажимают. Может, из-за этой обиды и пустился он во все тяжкие: начал скандалить, срываться, написал то злополучное письмо перед октябрьским пленумом. По крайней мере и Горбачев, и Лигачев по прошествии многих лет, уже в 90-е, сетовали, что не доглядели, недооценили. Кто знает: повысь они тогда уязвленного властолюбца, и Советский Союз, глядишь, не распался бы.