— Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? — присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. — На тебе ж живого места не сыщешь!
— С котенком поиграл, — скривился воин. — Царапучий, зараза…
— И размером с теленка, — подытожил волхв. — Да-а-а-а, много ты битв повидал, небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.
— Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.
— Ну и ну, — протянул Барсук, — чего только в жизни не видал, но чтобы одному человеку столько доставалось… Оказывается, и меня удивить можно! Вот это да! Краше на погребальный костер кладут!
Велигой промолчал. Да, такой вот ценой давалась воинская наука. Весь боевой опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан — такое не сотрешь, не потеряешь. Поперся в баню — сиди, перечитывай, ежели грамотный… Пошел по утру умываться, в воду глянул — вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости на дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого теперь так суетится Барсук. Шипами да осколками лопнувшей личины рожу тогда исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь вынужден начисто сбривать усы и бороду — лезут такими уродливыми клоками, что лучше уж вовсе без них.
Зато, схлопотав однажды какой-либо удар, ни разу после не ловился на такой же. Пусть говорят, что умные на чужих ошибках учатся — ну и Ящер с ними, прапор в руки, да тяжелую конницу навстречу. Может, и дурак, зато на своих промахах, о-о-ох как выучился… только вот не больно ли великая цена плачена за такие уроки?…
Барсук изумляться-то изумлялся, а дело делал — зачерпывая пригоршней из ведерка темный, горячий отвар, равномерно втирал его в кожу воина от пояса до шеи.
— Ладно, — сказал он, закончив растирание, — ложись на лавку. Пузом кверху, головой к чурбаку.
— Что это хоть за ерунда? — спросил Велигой. — Вся кожа горит.
— Много будешь знать, — буркнул волхв, — будешь сам лечиться. Ты меньше трепись, лучше делай, что говорю.
Витязь лег, вытянулся на теплой шкуре, уперся взглядом в потолочную балку. Волхв подумал, скатал куртку, подложил воину под голову. Сам уселся на чурбак, потер руки.
— Не напрягайся, — властно велел он, хлопнув ладонью по напряженному плечу Велигоя. — Эй, да что ты весь, как лук натянутый? А ну, отпусти мышцы, живо!
Волчий Дух хоть и медленно, с трудом, но все же ухитрился расслабиться. Волхв окунул руки сначала в ведерко с водой, увлажнил воину виски и лоб, потом очень осторожно, по капельке, втер туда все тот же отвар из второго ведерка. Однако теперь ощущение было иное. Кожу защипало, как на морозе, потом появилось ощущение тепла, волной разлившегося в искалеченной голове, успокаивая, заставляя мысли течь спокойно, вяло. Как и тогда, на улице, Барсук плотно обхватил голову витязя ладонями, положил пальцы на виски, несколько мгновений сидел молча, словно вслушиваясь в ощущения, потом тихо запел. Слов было не разобрать, но песня повергала в странное оцепенение. По телу растеклась тяжесть, мысли замерли, сознание заколебалось… Время для Велигоя остановилось.