Я на всякий случай дежурил рядом.
Но когда Семента извлекла из «лексуса» Ива с его безжизненно висящими ножками и понесла его в дом, Поля не вскрикнула, не ударилась головой об окно, а тихо опустилась на пол и, закрыв руками лицо, зашаталась из стороны в сторону, говоря негромко, в ужасе:
– Они пропустили… Они пропустили…
– Что они пропустили, Поля?
Она подняла мертвые блуждающие глаза:
– Боже мой!..
– Что «Боже мой»? Что они пропустили?
Ее глаза остановились на мне, словно возвращаясь откуда-то издалека и осознавая заново, кто я и где мы с ней находимся.
– Почему вы не сказали мне раньше?
– А что бы это изменило, Поля?
– У него не паралич, у него парез… Это лечится, но раньше, в грудном возрасте…
– Откуда ты знаешь?
– Боже мой! Какая я сволочь! Боже мой! – Сидя на полу, она откинулась головой и, закрыв глаза, стала с силой биться затылком о подоконник. – Боже! Какая я сво…
– Подожди! Перестань!
Я обнял ее, не давая ей разбить голову, но она забилась у меня в руках с какой-то буквально истерической силой.
– Пусти! Пустите меня! Я дрянь!..
Эта злая, истерическая сила в ее молодом двухметровом теле была такой мощной и яростной, что мне пришлось просто навалиться на нее.
– Успокойся! Перестань! Поля!
– Нет! Пустите! Пусти-и-и-и! – взвыла она с какой-то звериной тоской, вырываясь и выгибаясь всем телом, и только тогда, когда я просто придавил ее своим весом к полу и залепил ее вой поцелуем, она – сначала еще сопротивляясь и кусая мне губы – вдруг расслабилась, вытянулась подо мной на полу и…
Что-то случилось с ней, с нами – я не знаю, как это бывает, у меня нет объяснений.
Я же не целовал ее, я просто залепил ей рот своим поцелуем, чтобы она перестала выть и орать в истерике, но именно в этот миг – нет, не в этот, секундой позже – ее ноги сначала вытянулись, а затем ее спина выгнулась аркой навстречу мне, и руки вдруг обняли меня.
– Да! Да! – сказала она с закрытыми глазами. – Да…
И сама впилась в мои губы жадным, кусающим поцелуем…
– Что они пропустили, Поля?
Она молчала.
– Поля!
Она открыла глаза. Мы все еще лежали на полу, на этом голубом синтетическом ковре – обессиленные и пустые. Но теперь ее голова и спутанные волосы расслабленно покоились на моей груди.
– Что они пропустили? – повторил я негромко.
Она с усилием отжалась на руках, села рядом со мной и снова закрыла глаза.
– А? – спросил я снова.
– Понимаешь… – Голос у нее был глухой, пересохший. – У меня тоже был парез. Но это частичный паралич, он лечится… Массаж, алтайские травы, снова массаж… Если сразу прихватить, как мне… Я родилась в восьмидесятом, мои тогда жили неплохо, отец шабашил по стройкам и хорошо зарабатывал. Они меня сразу на Алтай повезли, к дедушке. И вылечили… А брат родился в девяностом, когда мы нищими стали. И еще отцу ногу отрезало – какой там Алтай! У нас на еду не было… А Ване уже четыре – Боже мой!..