— Слухи по больнице ходят, что эта девушка сама грабителей в дом пустила, — не могла успокоиться Степановна.
— Откуда у тебя такие факты, Степановна? Это просто слухи.
— А на пустом месте слухи не бывают.
— Тогда, может, расскажешь, откуда тебе все это известно?
— А я слышала, как милиционеры между собой разговаривали. Двое мужчин пришли к лечащему врачу узнать, когда ее допросить можно, а потом в курилке разговаривали. Я недалеко полы мыла. Вот и все подслушала.
— Ах ты, старая бестия! Ну и что ж они там еще говорили?
— А то, что эта девица с одним из грабителей в одном подъезде жила и состояла в близких отношениях. Вот она в дом их и пустила. Можно сказать, что она с ними в сговоре.
— Ой, Степановна, слышишь звон, да не знаешь, где он. Не делай поспешных выводов. Еще толком ничего не известно.
— Я тебе пересказала то, что слышала.
— Если ж она с ними в сговоре была, то какого черта ее расстреляли?
— А пойми ты этих бандюков! Может, они там все между собой попереругались. Награбленное не смогли поделить. Мы же не знаем. Так что эта девица может потом очень сильно пожалеть о том, что жива осталась. Как влепят ей хороший срок по самое не хочу. Так, может, еще для нее лежать в земле было бы лучше, чем гнить в тюрьме.
— Степановна, хватит! — повысила голос медсестра. — Притомила уже. Не обвиняй и без того наказанную девчонку раньше времени. Признать человека виновным может только суд. Ты лучше хлорки давай меньше в ведро лей, а то девчонки задохнутся тут раньше времени.
Когда в палате стало тихо, я захотела крикнуть от боли и отчаяния, но не смогла. Просто не было сил. Я очень устала. От всего устала.
Где-то там, в другой больнице, лежала моя бабушка, и я ничем не могла ей помочь. Ничем, ни ей и ни себе.
Когда я уже смогла вставать и добираться до окна, я смотрела на деревья, на людей, идущих по улице, и смахивала слезы. Моя голова была полностью обрита, а почти все тело было скрыто за бинтами. Но я никогда не смотрелась на себя в зеркало. С некоторых пор я перестала любить зеркала.
Моя соседка по палате все так же лежала в коме и никак не приходила в себя. Несколько раз приходили из милиции, ее фотографировали и размещали снимки в газете. Но никто из родных не откликался. Да и были ли у нее эти родные? Уж я-то знала, каково жить без родственников.
А однажды, когда за окнами хлестал дождь и я слушала, как капли стучали о подоконник, в комнату вошел следователь, которому наконец-то разрешили со мной побеседовать. Несмотря на то что следователь вполне доброжелательным тоном представился и поздоровался, я сразу почувствовала, что он нелояльно ко мне относится, потому что все его вопросы были заранее спланированы так, чтобы выставить меня не в самом благовидном свете.