Юнкер сразу напрягся, ожидая подвоха, но в карман все-таки полез.
– Слушайте меня внимательно, – тихо проговорил Орловский. – Сегодня вечером или ночью кое-кто из правительства хочет напасть на вашу школу. Сколько их будет, не знаю, но если подготовитесь к встрече, может, и отобьетесь. Главное, ни в коем случае не стреляйте первыми, разве что если не будет иного выхода. Они этого не афишируют, поэтому объявите, будто на вас пытались напасть контрреволюционеры.
Он увидел недоверчивое лицо юнкера и счел нужным добавить:
– Не обращайте внимания на мой вид. Я – офицер. Пробираюсь из госпиталя домой.
– Спасибо, – тихо произнес юнкер, видимо поверив незнакомцу.
– Не за что. И будьте осторожны по дороге. Тут отдельные граждане мутят воду. Хотят свалить на офицеров вчерашний взрыв.
Орловский краем глаза посмотрел на шпика. Тот постарался подойти поближе, но юнкер уже шагал дальше, а Орловский вопреки всем канувшим в Лету уставам с видимым наслаждением курил прямо на улице. Точно так, как это делали многие из шляющихся взад-вперед солдат.
Единственное, чего боялся Георгий, – это того, что соглядатай переключит внимание на юнкера. Наверняка в одном из карманов мужчины лежит какая-нибудь бумажка, дающая право задерживать любого подозрительного типа.
К счастью, ясного приказа шпик явно не имел, а самому в голову подобное действие не пришло. Он лишь помялся немного, явно не зная, то ли бежать докладывать о незапланированной беседе, то ли продолжать слежку, и в конце концов выбрал второе.
Теперь, когда дело было сделано, можно было задуматься о своих проблемах. Насколько, конечно, они вообще поддавались осмыслению. Вот только на душе было по-прежнему неспокойно.
Для успокоения души было одно неплохое средство, и Орловский принялся искать глазами церковь. Она нашлась быстро. Небольшой окраинный храм с поблескивающими под солнцем куполами, этакий островок тысячелетнего покоя и незыблемости во взбаламученном страстями мире.
Службы не было, но храм был открыт. Орловский снял папаху, привычно перекрестился на купола и медленно прошел по пустой паперти.
Он нес сюда печали и заботы, как до него несли их сюда десятки тысяч людей самых разных чинов и состояний. Да и какая Ему разница, богач ты или босяк? Разве что кому больше было дано, с того больше и спросится на единственно важном суде…
Внутри было пусто. Лишь мирно оплывали свечи перед образами да скорбно взирали на вошедшего лики.
Орловский одиноко застыл, молясь без слов. Ведь на то Он и всеведущ, чтобы свободно читать в людских душах. Слова же все равно не в состоянии порою передать наши чувства, смятения и боль.