Никто особенно не удивился бегству Прокопенко. По одному, по два человека из Русской армии бегали часто. Бывало, являлись в наше расположение и беглецы от красных. Но записочка дезертира вызвала у меня страшное раздражение. Словно полуграмотный парень запустил руку в самые потаенные слои моей души, да и дернул там за тормозной рычаг. Я вдруг стал думать: да, есть мы, и есть они. Мне всегда трудно было дать точное определение людям на той стороне. В голову лезли мудреные слова: модерн, агенты иных цивилизационных сообществ, антитеисты… все от ума! А правда не такова. У меня выработалось чутье на людей-врагов и даже на тех, кто в будущем станет таковыми, хотя сейчас ничего подобного не видно. «Товарищи» говорят: «классовое чутье»… Не в классах дело. Мы чувствуем друг друга. Мы их, а они – нас. Гражданская приняла меня, как чужака, воспитала и сделала своим, но она не сделалась своей для меня. Зато от нее я научился доверять своему чутью. Если ты видишь перед собой пакостника, шпану бесшабашную, разрушителя, преступника, если ты чувствуешь, как он все вокруг отравляет своим присутствием, если каждое слово его, каждый взгляд, каждый жест источает невидимый яд, и ты знаешь – яд распространяется быстро, яд отравит то, чем ты дорожишь больше жизни, так не дай ему спуску! Он твой враг. Ты можешь простить его, Бог велел нам прощать, но сначала вырви у врага жало, выгони его с территории, где он вознамерился гадить, а потом прощай. Не надо становиться бесхребетным! Надо стоять на своем, надо уметь защищать свое, надо уметь добиваться для него победы.
Нет, не станет мне Гражданская своей! Пусть теперь я ее сын, она мне – не мать. Лет через сто, наверное, люди забудут, какая трагедия тут совершалась, люди станут думать: история России не прервалась, до Гражданской была Россия и после Гражданской – тоже Россия, ее история едина. Неправда. Если чуда не произойдет, если пароходы повезут белую Россию в Константинополь, значит, произошел разрыв в истории. Значит, сломан хребет, и пришло время агонии. Значит, позвонки двух столетий склеить невозможно. Плотина наглухо перегородит реку Хронос, и куда бы ни устремилось ее течение, реки за плотиной уже не будет. А то, чем жив 2005-й год, – совсем другая река. Можно будет сквозь версты времени пустить корни в невидимую глубину и срастить одно тело с другим, можно душе живой, слабой, нынешней, то есть грядущей, передать всю мощь древней, прерванной до срока жизни, можно окрепнуть, запустив ростки между ребрами трупа, но невозможно воскресить преждебывшее и скончавшееся. Оно в могиле. Оно – почва для новых цветов. Одни люди были до Гражданской, другие – после нее. Народ изменился.