И, возможно, не было бы перерыва, не разверзлась бы бездна, и младенец покинул бы чресла старой России, не исторгнув из матери столько крови, кабы на старости лет не собралось вокруг ее трона множество бесхребетников… Ведь нечто новое рождалось очень долго и родилось совсем недавно, то есть… еще родится… оставив за собой равнину, покрытую коркой из запекшейся крови. Мы родом оттуда, мы пропахли младенческой кожей, и мы не до конца понимаем творящееся вокруг нас. Но не подобает нам бояться жить, не подобает убегать в мечтания: там нельзя состояться, там ничего не исправишь, оттуда никуда не прорвешься. Воли нам больше надо, деловитости. Делом надо заниматься и всегда доводить дело до конца. Побеждает тот, кто смеет действовать.
* * *
…Десять дней назад на смену Вайскопфу пришел подпоручик Куличков из офицерской роты. Это был рассудительный ярославский мужик, выслуживший офицерское звание еще на австрийском фронте, во времена Брусиловского прорыва. Основательные, «крепкие» имя и отчество соответствовали его неспешной хозяйственной натуре: Евграф Матвеевич. Пуще всего он старался накормить нас как следует, дать крышу над головой, раздобыть табачку. Поэтому вечером, после парада, взводный освободил нас, трех «стариков», от пальбы по мишеням, выдал гранату и велел «поднять рыбу» в соседнем пруду, у околицы села Спасское.
– По всему видно, водится там знатная рыбка. Выйдет ушица на славу.
Андрюша возмущался:
– Да откуда ему знать-то? Рыбка! Может и сальце на дне произрастает?
Карголомский произнес только одно слово:
– Увольте.
И устроился спать на сеновале, ничуть не вдохновившись идеей «ушицы».
Делать нечего, мы с Евсеичевым отправились на поиски пруда. Спустя полчаса мы набрели на него и долго вглядывались в темную воду: есть ли там хоть какая-то живность? Потом Андрюша разглядел пару стремительных теней у самого дна и, недолго думая, жахнул гранату на середину водоема.
В сумеречной тиши громыхнуло так, что, кажется, вся дивизия должна была подняться по тревоге. Бабы повыскакивали из низеньких мазанок и с любопытством уставились на наши маневры. Водяной столб вынес наверх тину, ил, водоросли и… большую рыбину. Ее мы заметили, когда поверхность пруда успокоилась.
– Щука, – предположил мой товарищ. – Или сом. Здоровая какая!
И он, прищурившись, посмотрел на меня. Мол, я полдела сделал, теперь твоя очередь. Лезь, мон шер. Лезь, мон ами. Раньше я отвесил бы ему хорошего подзатыльника и бросил бы в воду – думать надо, куда мечешь дуру. Но за бои на Перекопе Андрюше дали чин прапорщика, и он числился командиром отделения, состоявшего нынче из двух человек: его самого и меня. А дать подзатыльник командиру отделения это, знаете ли, не наш метод. Чай не у товарища Троцкого бойцами числимся…