В умеренных широтах Терры-2 на декабрь выпадает сезон туманов, самый его пик. Погода меняется с калейдоскопической быстротой, жара и заморозки захватывают и теряют престол державного самовластия по нескольку раз на протяжении одного дня. Деревья стоят зеленые, трава все еще нежна, еще не сделалась она грубой, жесткой и ломкой, одним словом, такой, какой делает ее сезон бурь. Земля – неласковая, набухшая влагой, развозит ее от частых дождей, как горького пьяницу от стопочки крепкого. И в воздухе мерно колышутся белые простыни туманов.
В этом сезоне год уже очень стар. Время перебирает воспоминания, сбивается, начинает рассуждать о важных вещах, опять сбивается, плачет и подслеповато щурится, пытаясь разобрать утекающие высокие смыслы сквозь туманную дымку; да где там разобрать! все размылось.
Год стар, год умирает, он молит о снисхождении и милосердии, ему жаль, что жизнь прошла столь непутево, он просит простить его. И через покровы умственной дряхлости пробивается мечта о новой юности, о новой жизни…
Рождественский пост бродит по городам и поселкам суровым белобородым странником. В глазах его стоят вифлеемские звезды, платье его заляпано дорожной грязью. Он требовательно стучит в двери, просит воды и, хмурясь, предсказывает будущее.
Декабрь – время усталой любви.
…Мужчина и женщина выходят из Преображенского храма, единственного в маленькой обители. Они идут по дорожке, усыпанной светлым песком и выложенной по краям крупной галькой, к монастырскому кладбищу. Только что закончилась утренняя служба, люди разбредаются по своим делам. Ветерок разогнал туман, лишь редкие полупрозрачные клочья вцепились когтями в сырую землю, попрятались в низинках и зарослях дикого малинника. Небо – шероховатое, серое, – пошло трещинами, брешами, промоинами, из-за разорванного полога падает неуверенный свет, принося с собой скудные горсти тепла. Очень тихо. Необыкновенно тихо. Молодые сосны стоят, боясь шелохнуться.
Мужчина и женщина бродят между низенькими крестами. Наклоняясь, пытаются разобрать надписи на могильных плитах. Не то. Опять не то. И опять… Они заходят на самую тихую и самую бедную часть кладбища. Тут все заросло лопухами, невесть кем завезенными с Земли, да еще терранской чешуйчатой крапивой, очень страшной на вид и совершено некусачей.
Наконец, мужчина, утомившись бесплодными поисками, окликает монаха.
– Могила инока Алексия? – переспрашивает тот и смотрит на незнакомых ему людей со строжинкой. По взгляду его видно: инок Алексий, готовясь предстать перед Богом, просил братию не превращать могилу в подмостки для туристического шоу.