— Многие говорили, что балладу эту написал ты сам. Это правда?
— Это было так давно, — ответил я ему, — что я уже и не помню.
Дорога все больше и больше уклонялась влево, и по мере того, как мы постепенно въезжали в покрытую деревьями долину, море открывалось перед нашими глазами.
— Маяк Карбы, — сказал Рэндом, указывая рукой на грандиозную серую башню, возвышавщуюся над водой, и тут я понял, что мы говорили больше не по-английски, а на языке, который назывался Тари.
Примерно через полчаса мы окончательно спустились с гор. Я продолжал катиться по инерции так долго, как это было можно, потом опять включил мотор. При его звуке стайка черных птиц выпорхнула из ближайшего кустарника слева от нас. Серая, похожая на волну тень взметнулась из-за дерева и нырнула в самую гущу кустарника. Олень, невидимый до сих пор, умчался прочь. Мы ехали по лесистой долине, хотя деревьев в ней было не так много, как в Арденнском лесу, и неуклонно приближались к далекому морю.
Слева и сзади остались возвышающиеся горы. Чем дальше мы въезжали в долину, тем более изменений происходило с моей одеждой. Куртка была отделана по швам серебряным жгутом.
Приглядевшись внимательнее, я понял, что с наружной стороны моих брюк тоже шли строчки серебряной отделки.
— Кажется, я одет достаточно эффектно, — сказал я, глядя на реакцию Рэндома.
Он ухмыльнулся, и я увидел, что у него тоже откуда-то появилась другая одежда; коричневые с красным брюки и оранжевая рубашка с коричневым воротником и манжетами. Коричневая фуражка с желтым козырьком лежала рядом на сидении.
— А я все думал, когда же ты, наконец, заметишь, — ответил он. — Как себя чувствуешь?
— Прекрасно, — сказал я, — и, кстати, у нас почти не осталось бензина.
— Сейчас уже поздно что-либо предпринимать по этому поводу. Мы теперь в реальном мире, и работа с Отражениями потребует огромного напряжения. К тому же она не останется незамеченной. Боюсь, нам придется бросить машину.
Нам пришлось бросить ее примерно через две с половиной мили. Я съехал на обочину дороги и остановился. Солнце посылало нам свой прощальный западный поклон, и тени значительно удлинились. Я полез на заднее сидение, где мои ботинки превратились в черные сапоги, и что-то зазвенело, когда моя рука нащупала их.
Я держал в руках относительно тяжелую серебряную шпагу в ножнах. Ножны были точно по размеру застежек на моем поясе. Там же, на заднем сидении, лежал черный плащ с застежкой в форме серебряной розы.
— А ты думал, они уже потеряны навсегда? — спросил Рэндом.
— Почти что, — ответил я.