― Послушайте, ― сказал Блудный Сын со своей скамьи, где он растянулся в облаке табачного дыма, ― прочтите нам ту штуку, которую вы написали вчера. «Последний ужин».
Глаза поэта заблестели от удовольствия.
― Хорошо, ― сказал он и ясным голосом прочел следующие строки:
ПОСЛЕДНИЙ УЖИН[2]
Мари Во ― Подведенные Очи,
Ты лукавой игрою лица
Веселишь, увлекаешь, морочишь
И, шутя, разбиваешь сердца.
За тебя ― игрушку пустую,
Отдал честь я и гордость мужскую
И теперь напрасно тоскую.
Но близка минута конца.
Допивай же вино, если хочешь,
Мари Во ― Подведенные Очи!
Мари Во ― Подведенные Очи,
Твои ласки уже не манят.
Ты награды за прошлое хочешь?
Так прими же ее от меня!
Что мы сеем, ― жатвой вернется,
И слезами смех отольется,
Мы сегодня уснем ― и придется
Нам спать до Судного Дня.
Ты в вине больше уст не омочишь,
Мари Во ― Подведенные Очи!
Мари Во ― Подведенные Очи,
На колени! Молись о нас.
Молись горячей и короче.
Пока смерть свою косу точит.
Пока свет еще не погас.
Молись о добре, не содеянном нами.
Молись о покое, овеянном снами.
Бледный призрак уже за плечами,
И я слышу беззвучный глас,
Нас зовущий во мрак вечной ночи.
Мари Во ― Подведенные Очи!
Как только он кончил, раздался стук в дверь, и в комнату вошел молодой человек с широким улыбающимся лицом актера и выпуклым лбом баптистского миссионера. Пиита представил его мне:
― Юконский Иорик!
― Алло, ― перебил его вновь пришедший, ― что поделывает компания? Пожалуйста, не смущайтесь. Как поживаете, Горацио? (Он называл всех Горацио.) Рад видеть вас. Только что с собрания кредиторов. Что это? Нет ли глотка виски? Это жестоко, старый дружище, жестоко. Не искушай меня, Горацио, не искушай меня. Не забывай, что я ― только бедная трудящаяся девушка.
Он, казалось, с восторгом принимал жизнь во всех ее проявлениях. Он зажег сигару.
― Скажите, ребята, не знаете ли вы старого Бингбатса, адвоката? Дело в том, что я только что встретил его на Фронт-стрит. Я сказал ему: «Горацио, вы дали нам славное представление в Зеро Клубе», Он посмотрел на меня и по спине у него забегали мурашки. Ха! Да. Он был польщен, как Понч. «Послушайте, Горацио, ― сказал я, ― я поймал вас, но не выдам. У меня дома есть книга, в которой ваши речи имеются от слова о слова». Он совсем обмяк. А у меня есть, ― ха! да ― словарь!
Он мягко вложил в рот сигару с множеством хихиканий и шутовскими подмигиваниями.
― Нет, не искушай меня, Горацио, не забывай, что я только бедная трудящаяся девушка. Спасибо, я сяду вот там на ящике из-под мыла. Я знавал когда-то человека, по имени Чарльз Альфред Джобкрофт, который сел за светским чаем на яблочный пирог. Он так смутился, что не хотел встать. Так и остался сидеть, пока не ушли все остальные. Все удивлялись, почему он не двигается. Так и просидел, как приклеенный.