— Я ухаживала за ним, — сказала Инанна. — Я клала ему на лоб холодные компрессы. Я сама смешивала ему лекарства. Но ничто ему не помогало. Он таял на глазах.
Мне стало не по себе, по спине пробежала дрожь, когда она рассказывала, как готовила снадобья Думузи, и я подумал, какой чертовщины она только не намешала в эти порошки, чтобы ускорить его переход в иной мир. Но я не спрашивал. Мне кажется, я знаю, какие истины лежат под невысказанными вопросами. Но я не спросил.
Теперь на меня целиком легло все бремя управления государством. Это было намного тяжелее, чем мне представлялось. Оставалось только нести его как подобает.
Надо было соблюдать ритуалы, приносить жертвы и дары. Я знал, что придется делать, но как же много этого было! Праздник Пробы Ячменя, Праздник Вкушения Газели, Праздник Львиной Крови — один праздник, другой. Калейдоскоп церемоний не щадил сил царя. Боги были ненасытны. Их все время надо кормить. Я не пробыл царем и десяти дней, а уже до тошноты пресытился запахом жареного мяса и сладким запахом свежепролитой крови. Вы должны меня понять, я был еще почти мальчик, я знал, что таков мой долг, но мне легче было бы расшибать чьи-нибудь головы в борцовском зале, или метать дротики на поле боя, чем проводить дни и ночи в том, чтобы проливать кровь животных на этих церемониях. И все-таки я перешагнул через это отвращение и выполнял свой долг, так как знал, что это необходимо. Царь — не только вождь в битве и глас богов в государственных делах. Он еще и верховный жрец, что само по себе является делом великим.
Поэтому, когда нужно, я выходил на крышу храма Ана при появлении звезды Дна, садился во главе золоченого стола, который накрывали для Небесного отца, его супруги и для семи блуждающих звезд. Великим богам я предлагал мясо, лучшее пиво, фиговое вино в золотом кувшине. Я приносил в жертву плоды и мед. Дым благовоний поднимался к небу из семи золотых курильниц. Я обходил и целовал алтарь, чтобы обновить его святость.
Я пил вино и пиво, молоко и мед, даже масло, пока не распухал от них. В некоторых ритуалах приходилось пригубливать чаши крови, чего я никогда не мог делать без внутреннего содрогания. Я надевал тяжелые одеяния для одних ритуалов и выступал совсем нагим в других. Не было ни одной ночи, когда не надо было бы кого-нибудь чествовать. Днем часто приходилось приносить жертвы: богов надо кормить. Я стал чувствовать себя чем-то вроде повара или мальчишки-прислужника.
Иногда приходилось выступать и в роли мясника. Для одного из ритуалов мне привели жертвенного быка, такого жирного, что он не мог стоять. Он был похож на огромную бочку жира. Он посмотрел на меня огромными печальными карими глазами, словно знал, что к нему приближается сама смерть. Он был слишком кроток, чтобы сопротивляться. Ему задрали голову и вложили мне в руки нож. «Боги создали тебя для этой минуты, — сказал я ему. — Теперь я возвращаю тебя им». Я перерезал ему глотку единым взмахом. Бык, тяжело ахнув, хрипя, повалился на передние ноги, но умирал он долго. По-моему, я слышал, как он плачет. Его теплая кровь текла по моей обнаженной коже, пока я не вымазался ею с головы до ног. Вот что такое быть царем в Уруке.