Я сделал глоток Синторю.[36]
– Придурок.
Ничего другого я не ожидал.
– Может быть. Даже не представляешь, насколько ты можешь быть права.
Она непонимающе уставилась на меня.
И тут я не выдержал. Будь что будет, но я должен выговориться. Поймет она или нет – неважно. Мне нужен не ее совет, а простое внимание.
Я начал с того момента, когда ее лицо превратилось в жуткую маску. Рассказал про обезьяну, про негра в баре, про записку, про пиццу, про ту же обезьяну за рулем автобуса. Рассказал обо всех моих страхах и сомнениях.
Я говорил, говорил, говорил и не мог остановиться. Весенняя река прорвала плотину. Никогда не думал, что могу без перерыва произнести такое количество слов.
Лед в моем стакане растаял.
Во рту пересохло.
Пальцы бесцельно шарят по столу.
То и дело меня бьет нервная дрожь.
Говорить об этом мучительно. Но и замолчать я уже не могу.
Наконец, все закончилось. Река вышла из берегов, прорвала плотину, затопила пару деревень и иссякла. Несколько секунд я сидел, глядя в стол. Почему-то было страшно посмотреть в глаза Вик. Там я мог увидеть сочувствие, за которым прячется любопытство ребенка, разглядывающего калеку.
Не поднимая глаз, я взял стакан и сделал глоток.
Уже когда заканчивал свой рассказ, я знал, что болен. Здоровому человеку такое и в голову не придет. Даже в кошмарных снах. Я слетел с катушек. Тронулся. Меня отправят выращивать репу… И рассказывать идиотские истории из детства. А я совершенно не помню, до какого возраста писался. Вот незадача…
Я все ждал, когда Вик что-нибудь скажет. Но она молчала. Странно, но молчали и овечки, певшие караоке… И вдруг я понял, что в зале ресторана стоит мертвая тишина.
Медленно, очень медленно, уже начиная понимать, что произошло, но отказываясь верить, я поднял глаза. Рука судорожно сжала стакан, поднятый на уровень лица.
Так и есть.
Я в музее восковых фигур. Вик исчезла. И на меня… внутрь меня смотрит маска.
Ледяной холод поднимается снизу от живота. Сковывает легкие, замораживает сердце. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Не могу дышать. Легким удается вобрать в себя кубический сантиметр воздуха. На выдохе они замерзают окончательно. Покрываются тонкой коркой льда.
Мои губы немеют.
Мои глаза превращаются в хрустальные шарики.
Моя воля парализована.
Я сам становлюсь восковой фигурой.
Единственное, что во мне живет и не дает окончательно заледенеть, – ужас. Он горячим, обжигающим комом ворочается внутри.
Рука больше не в силах держать стакан. Неподъемная тяжесть. Стакан скользит из пальцев.
В полной тишине он падает на пол. Из него студенистой медузой медленно выползает светло-коричневая жидкость. По стеклу расползаются тонкие трещины. Паутина трещин. Она растет. Количество нитей неудержимо увеличивается. Появляются все новые и новые. Они на глазах становятся шире, будто кто-то вбивает в эти трещины невидимые клинья. В щели просачивается коричневая медуза. От нее отделяются тяжелые маслянистые капли и медленно летят в разные стороны. Стакан перестает существовать, как единое целое. Он превращается в сотню ничем не связанных между собой осколков. Они неторопливо разлетаются, как космические челноки от орбитальной станции…