Звезды виднелись почти повсюду: на полу и потолке, на стрельчатых витражных окнах, на шпалерах, сплошь покрывавших стены, – кое-где как деталь орнамента, но чаще как главный элемент рисунка.
Где искать Тигара, мы понятия не имели. Несколько раз окликали – не отзывался. Пару раз вроде бы почудился в отдалении какой-то слабый шум, но слышимость здесь оказалась странная, обманчивая, и даже направление на звук толком определить не удалось. Мы с Хладой двигались исключительно по наитию...
Бьерсард подрагивал в руке, но чуть-чуть, едва ощутимо... Где-то здесь таилось нечто весьма опасное, но прямой угрозы пока не было... Лишь бы Тигар не добрался до этого «нечто» раньше, чем мы до него.
– Есть! – сказала наемница, останавливаясь рядом с большой шпалерой. – Вот тут он был, на картинку пялился!
«Картинкой» Хлада весьма пренебрежительно именовала мильфлер старинной работы, вытканный лет триста назад, не меньше, и, несомненно, стоивший изрядных денег. Сюжет достаточно стандартный: дева и единорог. Легендарный зверь подкачал – стоял рядом с луноликой девушкой на задних копытах, но головой едва доставал ей до плеча. И очень напоминал собаку, выпрашивающую подачку.[3]
Шпалера оказалась испорчена – единорога пересекал разрез, оставленный ударом клинка. Причем оставленный недавно... Что это на Тигара нашло? Воспылал вдруг нелюбовью к геральдическим животным?
– Да не туда смотришь! – нетерпеливо сказала Хлада, и ткнула пальцем: сюда, дескать, смотри.
Глазастая, однако... На тростниковом мате под нашими ногами были разбрызганы черные пятнышки. Я нагнулся, пощупал тростник рукой.
– Пошли! – торопила Хлада. – Записывал что-то, да чернила расплескал второпях!
Мы поспешили дальше. Поворот, спуск по небольшой, в десяток ступеней, лестнице, новый коридор, увешанный шпалерами и застеленный тростником, – и новые черные кляксы на полу, куда больше размером.
– Споткнулся, шлепнулся, чернила свои разлил, – сделала вывод Хлада. – У-у-у, борзописец поиметый! Своей рукой выпорю!
Я не стал нагибаться, но бросил пару быстрых взглядов на стены... И тут впереди раздался звук, на сей раз вполне отчетливый, хотя и с трудом определимый: не то кто-то подавился при еде, не то пытался заорать, когда на горле туго затянулась петля...
А секунду спустя из-за угла выскочил сам «поиметый борзописец», он же кандидат на телесные наказания в исполнении майфрау Сельми. Лицо белее снега, губы шевелятся беззвучно... Относительно членораздельные звуки раздались не сразу:
– Там... там... там...
– Что там? – спросил я, сурово нахмурив брови и тщательно скрывая свою радость от того факта, что мэтр отыскался живым и невредимым. – Что?! Шесть зарезанных жен сайэра Фиша ла-Рэ? Или батистовый...