Я спрыгнул с жеребца. Не глядя, бросил поводья одному из солдат. И пошагал в сторону врагов.
Десять шагов, двадцать... В воздухе свистнула стрела, воткнулась в землю слева, невдалеке. Вторая, третья... Стреляли они, как сапожники.
Затем вялый обстрел прекратился, я заметил в строю какое-то движение. Наверное, решили, что к ним идет поединщик, по старому обычаю решивший предварить бой схваткой один на один, – и намеревались выпустить лучшего бойца. А может, задумали что-то гнусное, взять в плен, например... Мне было все равно. Я шел их убивать.
На ходу расстегнул подбородочный ремень, шлем упал на траву. Еще пара манипуляций с ремнями, и за ним последовала кираса. Бьерсард со свистом описал круг над головой.
По рядам прокатился ропот, слов было не разобрать, но я знал, что за слово говорят мятежники друг другу: «Берсерк... Берсерк...»
Можете звать меня так. Но я ваша смерть. Извините, что одет не по форме, балахон и косу забыл дома...
Виски заломило тягучей болью... Вражеский маг, оставив без внимания Гаэлариха, занялся мной. И очень, наверное, сейчас удивлен, отчего я не падаю, не корчусь... Надеюсь, наш магистр воспользуется удачным для атаки моментом.
Пора!
Они еще смотрели, тупо пялились на то место, где только что неторопливо шел я, – а Бьерсард уже рассек первый щит, пополам, сверху донизу. Второй взмах, слева направо – и наконечники оружия, отсеченные от ратовищ, медленно-медленно начали падать на землю. Вжи-иг! – еще один щит превратился в две половинки.
Затем настала очередь людей...
Я знал, что долго не смогу продолжать в таком темпе: практически невидимый и неуязвимый для противников. Знал, что за эти растянувшиеся, наполненные событиями секунды придется потом расплачиваться долгими часами бессильной усталости... И старался успеть сделать как можно больше.
Вжи-иг! Вжи-иг! Вжи-иг!
Бьерсард метался во все стороны: вправо, влево, вперед, и каждый его взмах убивал очередного врага. Казалось, что я и мой топор – единственные живые в оцепеневшем, застывшем мире. Живые, щедро сеющие смерть.
Пустое пространство вокруг меня ширилось – большая прореха, разъедавшая строй. Тела падали не сразу, валились медленно, незаметно глазу, приходилось швырять их себе под ноги, чтобы добраться до следующих. И кровь не сразу начинала хлестать из ран неторопливыми тягучими струями, но все-таки начинала... Я шагал по теплым, мягким, податливым трупам, весь забрызганный, залитый чужой кровью, совсем как тогда, на подступах к Тул-Багару...
Это был не бой, не драка, – тупая мясницкая работа. И я ее ненавидел.